Оксана Аболина
Когда мне было десять лет, мне подарили велосипед. Впрочем, «подарили» — это слишком громко сказано. Нельзя же назвать подарком то, что куплено на твои собственные деньги. Но у взрослых всегда какие-то странные представления о том, ЧТО и КАК следует ДАРИТЬ детям. Деньги, и правда, были мои, кровные, заработанные...
Оксана Аболина , Оксана Валентиновна Аболина
Санкт-Петербург — необычный город. Ему свойственно трагическое и возвышенное мироощущение. Вершины красоты и глубина отчаяния, вписанные в архитектурные формы, сосуществуют здесь в одном пространстве — времени — и кто разгадает этот трёхсотлетний парадокс? Санкт-Петербург представляет собой огромный камертон, вступающий в резонанс с человеческой болью. С запредельной человеческой болью.
В чистый понедельник, часа в три пополудни, со станции метро Петроградская вышел бедно одетый молодой человек и завернул на Малый проспект. Шёл он неторопливо, озирался по сторонам и, когда видел что-нибудь, что казалось ему интересным, тут же снимал на зеркальную камеру, которую держал в руках наготове...
— А знаешь, — сказала Оська, заговорщицки округлив глаза, как это умеют делать только девчонки. — так безумно хочется, чтоб ко мне в окно постучался однажды большой розовый зверь. Правда, было бы здорово? — Правда, — покровительственно усмехнувшись, согласилась я, живо представив в воображении мультяшного розового слона с длинным хоботом.
Этой весной нам с Бромом привалила денежная работёнка, и я задумалась о покупке мобильника. Мой первый мобильный телефон был куплен давно, он верой и правдой служил десять лет, пока я однажды предательски не одела куртку со скользкими и неглубокими карманами и элементарно не посеяла его...
Впав в состояние тяжёлого творческого кризиса и не имея силы выдавить из себя ни строчки, я подумала, что есть смысл вернуться так сказать, к истокам: попробовать разогнать свою капризную и ленивую музу на этюдах, с которых когда-то начинала путь прозаика. Моим дебютом в юности (я говорю о сознательном творчестве, вовсе не имея ввиду накарябанные до того романы и поэмы) был этюд о природе. К этому и предстояло возвратиться.
Хокку (хайку) заката. Начальные стихи заката. Так называется эта повесть, если перевести слово «хокку» (начальные стихи) буквально. Полустрофа танка, три первых его строчки, хокку вышел из комического жанра и отправился в свое долгое-долгое путешествие в искусстве пятьсот с лишним лет назад. Хокку постоянно развивалось — от комедии к лирике, от лирики к гражданскому пафосу. Первоначально — трехстишие, состоящее из двух опоясывающих пятисложных стихов и одного семисложного посередине — к описываемому времени оно приняло совершенно свободную форму написания.Из глоссария
Игорь Маранин , Оксана Аболина
Чудной сон мне приснился. Настя и Марина находятся в огромном, выложенном каменными плитами, помещении без окон и дверей. Точнее, одно окно есть — очень большое, в ширину и высоту всей стены. Оно совершенно необыкновенное, это витраж, составленный из гигантских фрагментов разноцветных стёкол, разделённых чёрными линиями. На витраже изображена печальная и прекрасная женщина в тёмнокрасном, почти бордовом, одеянии, она слегка сутулится и смотрит вперёд, но не на тебя, а поверху, словно не видит никого перед собой, словно ты отсутствуешь; откуда ни посмотри на витраж, её взгляд с твоим не пересечётся. Неяркий свет проникает через окно, но ведёт оно не на улицу, а в другое помещение, более светлое и просторное. Что находится там — меня не интересует. Самое главное происходит здесь, где две моих любимых женщины о чём-то озабоченно переговариваются...
Так получилось, что мы были очень ленивыми родителями. Настолько ленивыми, что не любили утром вовремя вставать, чтобы покормить любимое чадо...
Сначала Михаил Борисович почти и не заметил, как заболела спина. Тянуло слегка-слегка, и только...
По просьбе некоторых читателей мной было написано продолжение к рассказу «Дневник Алексея Клеверова, ученика 6-б класса 206 средней школы г. Ленинграда», этот рассказ стал лауреатом премии педагогического признания «Добрая лира». Продолжение написано в виде дневника того же самого Алексея Клеверова, только спустя лет эдак 20.
Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя