Мало того, что Кржижановский, мало того, что Сигизмунд, так он еще и Доминикович. «Прозёванный гений» русской литературы. Читайте! Завидуйте! И продолжайте читать! Дабы правильно всё понимать и о первых, и о вторых, и о третьих в этой летописи -- Русской литературе.
Вадим Перельмутер , Сигизмунд Доминикович Кржижановский
Мало того, что Кржижановский, мало того, что Сигизмунд, так он еще и Доминикович. «Прозёванный гений» русской литературы. Читайте! Завидуйте! И продолжайте читать! Дабы правильно всё понимать и о первых, и о вторых, и о третьих в этой летописи — Русской литературе.
Сигизмунд Доминикович Кржижановский
«Прозеванным гением» назвал Сигизмунда Кржижановского Георгий Шенгели. «С сегодняшним днем я не в ладах, но меня любит вечность», – говорил о себе сам писатель. Он не увидел ни одной своей книги, первая книга вышла через тридцать девять лет после его смерти. Сейчас его называют «русским Борхесом», «русским Кафкой», переводят на европейские языки, издают, изучают и, самое главное, увлеченно читают. Новеллы Кржижановского – ярчайший образец интеллектуальной прозы, они изящны, как шахматные этюды, но в каждой из них ощущается пульс времени и намечаются пути к вечным загадкам бытия.
Эха собрались в глубокой замкнутой со всех сторон котловине. Митинг протекал в образцовом порядке, так как эха присутствовавшие вторили любому из ораторов. Поэтому не возникало никаких трений, конфликтов и разноречий, затягивающих обычно собрания. Первым взяло слово старое эхо из ущелья Семи Склонов.
Всем известно: бумага терпит. Терпит: и ложь, и гнусь, и опечатки, и грязную совесть, и скверный стиль, и дешёвый пафос.Всё. Но, как свидетельствует этот рассказ, до времени. Произошло это в одно из ноябрьских утр, когда мокрые хлопья снега и капли дождя спорили о том, что сейчас – осень или зима. Случилось так, что именно в это мутное утро бумага потеряла терпение. Ей надоело нести на своих плоских покорных листах буквы, буквы и снова буквы; мириады бессмыслиц, притворившихся смыслами; нудный дождь слов, от которого не то лужи, не то книги – не разберёшь. У бумаги – надо думать и об этом – своя трудная долгая жизнь, своя нелёгкая школа: сперва она растёт, врывшись в землю корнями, и шумит облакам, проплывающим над ней кусками прозрачной серой обёрточной бумаги, потом её отпиливают от её корней, кладут под затиск прессующих машин бумагоделательного завода, топят в чанах, полных кипятку, сушат, мнут… Да к чему об этом вспоминать?