0%

— Скоро — это со скоростью света?

Быстрая прокрутка, чтение.

Софи бросила курить. Теперь она пытается и меня отвадить от курения, рисуя крошечные сердечки и цветочки на моих сигаретах и старательно их нумеруя. Я имею право выкуривать только те, что помечены этими рисунками, а она каждый день разукрашивает на одну меньше. Сегодня меня ждут на журнальном столике девять сигарет рядом с ее посланием, написанным розовым фломастером:

«Ты — то, что все хотят видеть и что вижу я; ты — то, чем я мечтаю стать, то, в чем мне так нужно было нуждаться».

Проверяю, нет ли чего на моем автоответчике, слушаю диск Стины Норденштам, которую Софи прозвала Стиной Пшапшупшу, и листаю Figaro Madame, где я сфотографирована вместе с Инес. Однажды на дефиле Versace она мне сказала, что цветы — это половые органы растений и когда ей преподносят букеты, то у нее всегда возникает впечатление, будто ей подарили связку членов.

Включаю Mac, просматриваю американские сайты, посвященные анорексии; там есть свод правил идеального анорексика (типа «Правило № 3: мне безразлично, счастлива ли я, главное, что я стройна») или еще список убедительных причин для голодания, последняя мне нравится больше всех: «Потому что я могу». Выключаю Mac, и очень кстати, — как раз приходит с покупками Софи, и я кидаюсь к ней, чтобы испробовать один фокус, про который вычитала уж не помню где, то ли в Biba, то ли в Marie Claire: нужно засосать губами клитор, потом выпустить, и снова, и опять. Софи после оргазма дышит так прерывисто, что почти пугает меня. «Все в порядке?» — спрашиваю я. Она лежит, уткнувшись лицом мне в шею, и по движению ее губ я угадываю «да». Мы не двигаемся еще несколько минут. Потом Софи чмокает меня в ухо, привстает и вдруг озабоченно хмурится.

— Что такое? — интересуюсь я, гладя ее по щеке. — Ну, что случилось?

Она целует меня и снова отстраняется.

— Что такое, что такое... Ты бледна как смерть.

— Мерси за комплимент.

— Нет, ей-богу, это очень странно.

Встаю с постели, подхожу к зеркалу. И верно: у меня даже губы побелели.

— Прямо как будто белилами намазали.

— Вот видишь!

— А что, даже клево! Да здравствует гипогликемия[17]!

— А вот у меня другая болезнь, — объявляет Софи, шаря между подушками, — называется гипопультокемия! Ну где же этот чертов пульт?

Наконец она его находит и включает телек; я торопливо ложусь в кровать, чувствуя, что у меня упало давление. Жду привычного обморока, но вместо него возникает странная щемящая боль в груди слева.

— Что с тобой? — спрашивает Софи. — Это случайно не та болезнь, которую лечат поцелуями?

И вдруг меня осеняет:

— Черт... Кажется, это сердечный приступ...

Софи одним прыжком перелетает через всю комнату и хватает мой мобильник.

— ГДЕ У ТЕБЯ НОМЕР?

Несмотря на давящую тяжесть, сердце бьется все быстрей и быстрей.

— Что?

— НА КАКУЮ БУКВУ ИСКАТЬ?

— На «к», наверное, — «кардиология».

— ДА НЕТ ТАМ НИЧЕГО! ЧЕЕЕЕРТ, ЧТО ДЕЛАТЬ, СКАЖИ МНЕ, КУДА ЗВОНИТЬ — В СПРАВОЧНУЮ ЧТО ЛИ?

Протягиваю руку. Меня всю трясет.

— Постой... Дай-ка... Мне кажется, я пометила номер сердечком. Глянь в конце.

— В конце чего? — спрашивает Софи, начиная всхлипывать.

— В конце алфавита, балда! Дай сюда!

Медленная прокрутка.

Двое санитаров ставят носилки возле кровати. У того, что пониже, басовитый голос, который время от времени срывается в дискант, и это звучит почти забавно. Они перекладывают меня на носилки, я описываю им жгучую боль в левом плече и руке, слышу, как Софи где-то сзади натягивает пальто, закрываю глаза и плыву под убаюкивающее звяканье вешалок в стенном шкафу.

Быстрая прокрутка, чтение.