03 Врата Тартара

Расположившаяся у двери Ира, вооруженная укороченным автоматом, на перестук не обращала внимания. Индианка была в черно-красной, удивительно идущей ей униформе охраны поместья, дополненной наплечниками и поясом легкой брони с генератором силовых щитов. Кого-то она в подобной форме напоминала, но я все никак не мог понять кого.

Змееглазая наемница едва заметно улыбалась, будто витая в облаках. Обманчивое впечатление — молодая индианка внимательно сканировала пространство и в любой момент была готова взорваться действиями. Но на стук перстня не реагировала. Вообще. Железная выдержка, сам бы я на ее месте давно взбесился.

В отличие от Иры, меня равномерный щелкающий звук пробирал до глубины души. Это было эхо звуков моей страны из моего мира. Дома я часто наталкивался на историю о том, как во время Сталинградской битвы из громкоговорителей в стороны немецких позиций раздавался монотонный равномерный стук метронома. Он прерывался каждые семь ударов сообщением на немецком, что раз в семь секунд на фронте гибнет немецкий солдат. Но читал об этом не в официальных источниках, так что не уверен был в правдивости. Ленинградский же метроном слышал сам, потому что в Петербурге он по-прежнему работает в памятные дни, удивляя приезжих. Равномерные щелчки из громкоговорителей системы оповещения – звук, который во время блокады звучал постоянно. Словно в такт ударам сердца озвучивая ритм жизни не сдавшегося города.

Массивный перстень хорошо подходил для того, чтобы создавать громкий и четкий звук, встречаясь с полированной поверхностью стола. Но для этого требовалось определенное усилие: от моих пальцев кольцо слегка отталкивалось, словно рука была магнитом, повернутым к перстню одинаковым полюсом.

На столе стояла открытая шкатулка, в которой я хранил оба трофейных перстня, а также присланную императором печатку. Она осталась в шкатулке, а вот перстень убитого мною и ради меня Сергея Готфрида лежал рядом. Просто металл. Этот же, аверьяновский в моей руке, по-прежнему источал силу стихийной энергии. И изображенный на печатке герб в виде серебряной стены на голубом фоне и длани с мечом, также был наполнен внутренним свечением силы. Невольно ритм ударов изменился, когда я вспомнил многолетней давности уроки игры на одной струне.

2 — пауза – 2, 2 – 2, 9 -7, 5 – 5, 5 – 5

Когда в кабинете раздался узнаваемый в обоих мирах мотив похоронного марша, Ира вопросительно на меня глянула. Ненавязчиво – внимания от нее я не чувствовал, а взгляд заметил только потому, что сам смотрел в ее сторону, задумчиво вглядываясь в пространство.

Аура, эфир, азур, или в общем смысле — душа Готфрида была уничтожена, став материалом для создания слепка души на мне. Получается, что душа Аверьянова еще жива? Кого бы спросить? Причем так спросить, чтобы и правдивый ответ получить, а еще обойтись без неудобных ответных вопросов?

При малейшем намеке на то, что надо что-либо предпринять, мысли снова перескочили на посторонние размышления. Заставляющая шевелить мозгами информация банально скинулась, чтобы не превышать уровень порога восприятия — ночь я не спал, пытаясь разобраться со всем происходящим, так что сейчас голова просто гудела.

Мыслить о чем-то важном долго не получалось. Уводя от серьезных размышлений, в памяти возникла одна из лекций фон Колера, где он рассказывал о том, почему одаренные с самого детства воспитываются в столь плотной и сверхнасыщенной среде, будучи при этом максимально удалены от упрощающих жизнь имплантов и гаджетов. И о том, как работает принудительное торможение мозга, понижающее мощность в целях защиты от информационной перегрузки. Вот так, -- хмыкнул я – надо было перемещаться из одного мира в другой, чтобы узнать, как и зачем работает прокрастинация. Обычный предохранитель от перенапряжения.

Между тем я все продолжал выбивать ритм перстнем, клацая по столешнице. Но монотонный и тоскливый похоронный марш уже неосознанно сменил, а в полной тишине кабинета сейчас звучал знаменитый темно-фиолетовый дым над водой.

0 – 3 – 5, 0 – 3 – 6 – 5, 0 – 3 – 5 – 3 – 0

Утро уже наступило и мне скоро пора отправляться в гимназию. Я сейчас сознательно позволил себе на несколько минут расслабиться, отпустив мысли в свободное плавание, ни на чем не концентрируясь. Почти ни на чем – и когда ленивые мысли по развилкам ассоциаций привели меня к неожиданному выводу, даже невольно вздрогнул.

Фон Колер. Слепок души. Есть он вообще на мне? Профессор покинул поместье, умыв руки, чтобы не ввязываться в происходящее. А могу я быть уверен в том, что на мне действительно сейчас есть слепок души?

Живой перстень убитого Аверьянова продолжал отбивать ритм, я же чувствовал сейчас себя словно попал под холодный душ. Верить в то, что фон Колер обманул меня с наложением слепка души, не хотелось. Да и перстень Готфрида мертв, но чем черт не шутит?