– Угу, получается, – хмыкает Фарлет. – Очень многие так думают. Квалифицированный психиатр нашел бы немало интересного в том, как мы Робина одновременно обожаем и побаиваемся. Потому и новые идеи многими воспринимаются в штыки. Обнаруженные Джао роботы кажутся мне весьма перспективными, но есть шанс, что против них проголосуют исключительно из-за недоверия к системе. В общем, если захочешь напрямую покопаться в Архиве, Робин знает, как. Заодно потренируешься в использовании прямого интерфейса. Можешь еще попросить Джао или Лангера, они никогда не отказываются помочь. Ну все, мне пора. Дела, понимаешь. Нет больше вопросов?
Тилос машинально кивает.
– Тогда до встречи, – Фарлет стремительно поднимается из кресла. – Бывай.
Ученик сидит в опустевшей комнате и невидяще смотрит на переливающуюся красками стену. Его губы безмолвно шевелятся, глаза прикрыты. И когда его веки наконец приподнимаются, в зрачках плещется страх.
– А вот и я! – фальшиво-веселым голосом пропел Михась, когда дверь квартиры отворилась. – Привет-привет!
– Привет... – Герда бросила на него хмурый взгляд исподлобья и ушла в кухню, загремев там кастрюлями.
– Что-то случилось? – поинтересовался Михась, сбрасывая на резиновом коврике в прихожей мокрые ботинки и расстегивая покрытое снегом пальто.
– Да ничего не случилось, – деланно-безразлично ответила жена. – Только ужин давно остыл. Я тут у плиты весь вечер парюсь, а тебя не дождешься... Я уже поела.
Она открыла алюминиевую кастрюлю и принялась помешивать в ней большой ложкой. Пар поднимался от плиты и оседал на окно, рисуя на нем причудливые морозные узоры. Михась сунул на вешалку пальто, подошел к Герде, отобрал ложку и повернул жену лицом к себе.
– Ну не дуйся, Гердочка! – проговорил он виновато. – Ну я же предупреждал, что у нас аврал на работе. Конец квартала на носу, да еще и конец года, все носятся как ошпаренные. ВЦ работой завален по самое не могу, а у нас еще и одна машина вырубилась, блок консольных портов сгорел, скотина, шесть терминалов отключилось. А ты почему не позвонила?
– У всех автоматов во дворе опять трубки обрезали, – жена насупилась. – А к дальним я побоялась идти. Темно...
– Плохо. Когда-то опять починят... Гердочка, милая, ну не смог я с работы раньше восьми вырваться, чесслово!
Жена шмыгнула носом и ткнула его в живот кулачком.
– Опять, небось, с девицами-лаборанточками любезничал весь день напролет, – слабо огрызнулась она. – С той, небось, с блондинкой пергидролевой, как ее... с Машкой твоей.
– Она не моя, она общественная, – фыркнул Михась. – Двадцать три девке, и переживает страшно, что не замужем. Вот и вертит задницей перед всеми мужиками подряд, даже женатиками. Дура дурой, а верит, что однажды и на нее кто-то всерьез польстится.
– У вас, мужиков, все бабы дуры! – снова шмыгнула носом Герда. – И я тоже, небось, дура.
– Ты у меня умница и красавица, – искренне ответил программист. – Мне кроме тебя никого не надо.
– Правда?
– Правда!
– Тогда я тоже тебя люблю, – заявила жена, утыкаясь ему в грудь носом. – Ой! – она резко отпихнула его. – У меня сейчас из-за тебя каша подгорит!
Она схватилась за ложку и принялась усиленно мешать в кастрюле.
– Ешь давай, пока по лбу не дала! – скомандовала она совсем другим тоном – властным, но с прорезающимися смешливыми нотками. – Суп разогреть?
Михась зачерпнул из тарелки и сунул ложку в рот.
– Нет, – отказался он, усаживаясь за стол. – И так сойдет. Герда, так что случилось? Только не ври, что все в порядке, я же тебя знаю.
– Да в очереди за суповыми наборами настоялась, Мишенька, – слишком быстро и беспечно ответила та. – Выбросили по форинту за кило, случайно натолкнулась. Там очередина, больше часа на улице торчала. Замерзла как собака, с людьми переругалась, продавщица, скотина, обвесила на триста грамм... Хорошо хоть не по талонам.
– Герда! – Михась отложил ложку. – Я же говорю, не ври мне! Опять Тащеева докапывается?
При мысли о гердиной начальнице, жирной обрюзглой тетке лет сорока, но выглядящей на все шестьдесят, он с трудом подавил приступ бешенства. Пообщался он с ней лично только однажды, пару месяцев назад, но до сих пор ее густо накрашенная, с жирными брылями, физиономия стояла перед ним как живая.
Плечи Герды поникли, и она вдруг тихо всхлипнула.
– Уволюсь я, Мишенька, – зло сказала она. – Прости, но не могу я там больше. Она меня опять... опять...
– Швабкой назвала? – переспросил Михась.
Жена молча кивнула.
– На весь отдел, вслух, – добавила она после паузы. – Несколько раз. И тринадцатой зарплаты пообещала лишить, якобы за постоянные ошибки.
Михась дотянулся до ее руки и почти силой усадил жену себе на колени.