1. Последнее королевство / 2. Бледный всадник (сборник)

Я хорошо заплатил строителям, и, когда слух об этом распространился по округе и люди поняли, что у меня есть серебро, другие местные жители тоже пришли к нам в поисках работы. Хотя они явились строить мой дом, я взял только тех, кто имел опыт сражений, и снабдил их заступами, топорами, теслами, а также оружием и щитами.

– Ты набираешь армию! – обвинила меня Милдрит.

Радость моей жены по поводу того, что я вернулся домой, быстро испарилась, когда стало очевидно, что я и сейчас не более христианин, чем был тогда, когда оставил ее.

– Семнадцать человек – это, по-твоему, армия?

– У нас мир! – сказала Милдрит.

Она искренне верила в мир, потому что о нем читали проповеди священники, а священники говорили только то, что им велели говорить епископы, которые, в свою очередь, получали приказы от Альфреда. Однажды в нашем доме нашел прибежище странствующий священник, который настойчиво уверял, что война с датчанами окончена.

– Датчане все еще стоят у наших границ, – заметил я.

– Бог умиротворит их сердца, – настаивал священник.

Он рассказал мне, что Бог умертвил братьев Лотброксонов – Уббу, Ивара и Хальфдана, а остальные датчане были так потрясены их смертью, что больше никогда не осмелятся сражаться с христианами.

– Это правда, мой господин, – пылко сказал священник, – я слышал об этом на проповеди в Сиппанхамме, и там был сам король, который благодарил за это Бога. Мы должны перековать наши мечи на орала, а из копий сделать серпы.

Я засмеялся, представив, как переплавляю Вздох Змея в орудие, предназначенное для вспашки окстонских полей. Разумеется, я не поверил в ту чушь, которую нес священник. Датчане просто выжидали, вот и все; однако, пока лето мало-помалу переходило в осень, вокруг, казалось, царил мир.

Никакие враги не пересекали границу Уэссекса, никакие корабли не спешили к нашим берегам.

Мы молотили зерно, ловили сетями куропаток, охотились на холме на оленей, перегораживали сетями реку и упражнялись с оружием. Женщины пряли, собирали в лесу орехи, грибы и ягоды, в садах в изобилии созревали яблоки и груши, и скот тучнел перед тем, как его забьют на зиму.

Мы ели как короли, а когда мой дом был отстроен, я задал пир. Милдрит, увидев над входной дверью голову быка, поняла, что это подношение Тору, но ничего не сказала.

Милдрит ненавидела Исеулт, что было неудивительно. Я сказал жене, что Исеулт – бриттская королева и что я держу ее ради выкупа, который за нее предложат бритты. Я прекрасно знал, что никакого выкупа мне не дадут, но эта история оправдывала присутствие Исеулт, и все-таки Милдрит страшно не понравилось, что бриттская девушка живет в ее доме.

– Она же королева, – сказал я.

– Ты берешь ее с собой на охоту! – возмущенно ответила Милдрит.

Я делал не только это, но Милдрит предпочитала многого не замечать. Помимо молитв и воспитания сына, а также ведения хозяйства, ее мало что в этой жизни интересовало. Она командовала женщинами, которые доили коров, сбивали масло, пряли шерсть и собирали мед, и страшно гордилась тем, что все эти работы выполнялись хорошо.

Если нас навещал сосед, в доме поднималась невероятная суматоха – повсюду чистили и убирали, ибо моя жена очень беспокоилась, что подумают соседи. Она хотела, чтобы я заплатил виру за убийство Освальда. Для Милдрит было неважно, что человек этот пойман на воровстве, потому что уплата виры принесла бы мир в долину Уиска. Она также хотела, чтобы я навестил Одду Младшего.

– Вы могли бы стать друзьями, – умоляла она.

– С этой ползучей гадиной?

– И Виркен говорит, что ты не платишь десятину.

Виркен был священником в Эксанминстере, и я ненавидел его.

– Он ест и пьет благодаря десятине, – прорычал я.

Десятина была платой, взимавшейся церковью со всех хозяев земли, и по справедливости мне полагалось бы послать Виркену часть урожая, но я этого не сделал. Однако священник часто наведывался в Окстон, являясь тогда, когда, по его расчетам, я был на охоте, – и ел мою еду, пил мой эль, жирел на моих хлебах.

– Виркен приходит, чтобы молиться с нами, – сказала Милдрит.

– Он приходит, чтобы набить брюхо, – ответил я.

– И он говорит, что епископ отберет землю, если мы не уплатим долг.

– Долг будет уплачен.

– Когда? У нас же есть деньги! – Жена обвела рукой новый большой зал. – Когда? – настаивала она.

– Когда я захочу! – прорычал я.

Я намеренно не говорил Милдрит, когда и как собираюсь уплатить долг, потому что, если бы я это сделал, об этом узнал бы священник Виркен, а от него – и сам епископ.

Как вы помните, набожный отец Милдрит по дурости своей обязался выплачивать церкви доходы с части земель, и я хотел избавиться от этой ноши, чтобы долги не растянулись на веки вечные. А чтобы добиться своей цели, мне следовало удивить епископа, поэтому я держал Милдрит в неведении, и такие споры неизбежно кончались ее слезами.

Жена наскучила мне и знала это.

Однажды я увидел, что она бьет служанку Исеулт. Девушка эта была саксонкой, я отдал ее в услужение Исеулт, но она к тому же работала на сыроварне, и Милдрит колотила бедняжку потому, что та вовремя не перевернула сыры.