Его уже не били, а добивали – беспощадно, настойчиво и методично. В письме к Б. В. Асафьеву он писал: «За семь последних лет я сделал шестнадцать вещей разного жанра, и все они погибли. Такое положение невозможно… В доме у нас полная бесперспективность и мрак…» С ним, правда, заключали договоры. Именно по договорам с театрами он написал пьесы «Адам и Ева» (1931), «Блаженство» (1934), «Иван Васильевич» (1935). Все эти вещи не были, однако, поставлены. Такая же судьба постигла «Кабалу святош», «Полоумного Журдена» (1932), «Последние дни» (1935), «Дон Кихота» (1938)… Будучи либреттистом Большого театра, Булгаков написал четыре оперных либретто («Черное море», «Минин и Пожарский», «Петр Великий» и «Рашель»), но и их не ставили.
В десятилетний юбилей «Дней Турбиных» никто из МХАТа не поздравил, не пришел: «Ровно десять лет тому назад совершилась премьера «Турбиных». Десятилетний юбилей. Сижу у чернильницы и жду, что откроется дверь и появится делегация от Станиславского и Немировича с адресом и ценным подношением. В адресе будут указаны все мои искалеченные и погубленные пьесы и приведен список всех радостей, которые они, Станиславский и Немирович, мне доставили за десять лет в Проезде Художественного Театра. Ценное же подношение будет выражено в большой кастрюле какого-нибудь благородного металла (например меди), наполненной той самой кровью, которую они выпили из меня за десять лет».
Тогда-то ему и пришла в голову мысль вернуться к театральному роману, сожженному в 1928 году. Предполагаемое название было «Записки покойника». После первой же читки по Москве пошли слухи, мхатовцы забеспокоились – так узнаваемы оказались герои. Автору писали анонимки, доброжелатели «утешали»: «Ничего, после вашей смерти все напечатают!» Но Булгаков не собирался умирать.
Более того, несмотря на свое отчаянное положение (а может, и благодаря ему), в январе 1938-го он написал очередное письмо Сталину, в которых уже набил себе руку. Он писал: «Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович! Горячо прошу, чтобы Николаю Эрдману, отбывшему ссылку в Енисейске и Томске, разрешили вернуться в Москву». Как ни удивительно, в апреле Эрдман уже гостил у Булгаковых.
В сентябре 1938 года руководство МХАТа попросило Булгакова написать пьесу о Сталине. Приближался юбилейный год в жизни вождя, готовиться нужно было загодя. Булгаков дал согласие. Как писал друг писателя Ермолинский, «создатель "Белой гвардии" в тайне уже давно думал о человеке, с именем которого было неотрывно связано все, что происходило в стране… В те годы окружающие его люди, даже самые близкие, рассматривали поступок Булгакова как правильный стратегический ход».
Елена Сергеевна педантично фиксировала события того времени: «1939 год начался с того, что пришел поздравить Сергей Михалков, сосед по квартире, молодой, талантливый, прекрасный рассказчик»; «Миша вплотную приступил к работе над пьесой о Сталине, ищет живые черточки вождя и его помощников, читает материалы съезда партии, ловит слухи, анекдоты, вспоминает телефонный разговор: «Вы проситесь за границу? Что, мы вам очень надоели?» – тот звонок продлил его жизнь».
Первоначально пьеса называлась «Пастырь», затем – «Батум». Она была завершена в июле 1939 года (первая публикация в СССР состоялась в 1988 году). 27 июля Булгаков прочел «Батум» партийной группе МХАТа: «Слушали замечательно, после чтения очень долго, стоя, аплодировали». Однако главный герой пьесы, уже одобренной в Комитете по делам искусств, категорически высказался против ее постановки, сказав, что «пьесу "Батум" он считает очень хорошей, но, что ее нельзя ставить». Главный герой дал телеграмму: «Все молодые люди одинаковы. Не надо ставить пьесу о молодом Сталине». Режиссер несостоявшегося спектакля объяснил Булгакову, почему не приняли пьесу: «Нельзя такое лицо, как И. В. Сталин, делать романтическим героем, нельзя ставить его в выдуманные положения и вкладывать в его уста выдуманные слова».
После этого запрета надежды Булгакова на полноценное участие в литературной жизни страны рухнули окончательно. Он еще диктовал «Мастера и Маргариту», шлифовал отдельные сцены, фразы, уточнял свой творческий замысел. Зашел известный издатель: «Не согласитесь ли написать авантюрный советский роман? Массовый тираж, переведу на все языки, денег тьма, валюта, аванс хоть сейчас!» Булгаков отмахнулся. Елена Сергеевна подсказала: «Прочти "Консультанта с копытом" (так она называла «Мастера и Маргариту»). Но, прослушав три первых главы, издатель побледнел: «Это напечатать нельзя!» – «Почему?» – «Нельзя!»
И тогда дала о себе знать болезнь, которая началась, видимо, в 1934-м, – гипертония почек. От этой неизлечимой болезни умер Афанасий Булгаков. Сын, как врач, все понимал и заставил жену поклясться, что будет умирать у нее на руках.
С середины сентября 1939 года врачи уже считали положение Булгакова безнадежным. Несмотря на это, писатель продолжал работать над романом «Мастер и Маргарита», оказавшимся последним. В эпилоге романа появились знаменательные слова – «Он не заслужил света, он заслужил покой».