10 вождей. От Ленина до Путина

Вскоре после победоносного окончания войны Сталин уже как бы стеснялся былой боевой близости с лидерами союзных стран. Постепенно они для него стали вновь олицетворять то, чем были всегда, – непримиримых классовых врагов. Нет, он пока еще не называет их, как позже, на XIX съезде партии: «главными врагами освободительных движений», «буржуазия продает независимость наций за доллары», это «поджигатели войны»{548}. Это он сделает потом. А сейчас он, победитель, которому история в минувшей войне подтвердила его «правоту», все больше дистанцируется от бывших союзников.

Второй вождь после войны исподволь «консервировал» созданную Лениным и им систему. Пока, возможно, только он понимал, что ее историческая устойчивость зависит от сохранения неизменными всех большевистских постулатов власти; монополии одной партии, особой избранности одного класса, «истинности» только одной идеологии, абсолютной непримиримости ко всему не коммунистическому, фанатичному следованию миллионов людей «заветам Ленина» и его, Сталина, «указаниям». Думаю, что тогда в нашей стране только он до конца понимал основные условия исторического сохранения его детища.

В конце своей жизни, последние два-три года, Сталин утратил былую активность. Нет, он по-прежнему уделял немало времени корейской войне, борьбе с Тито, встречам с коммунистическими лидерами, редким заседаниям политбюро (Президиума ЦК), изучению докладов о ходе «великих строек коммунизма», принимал военных и ученых по ядерной программе страны, по-прежнему ездил в Большой театр… Но энергия, силы его покидали. Годы борьбы за власть, за утверждение своего взгляда на ленинскую систему, тяжелейшая война, возраст брали свое. Ведь им с Лениным создана система, где первое лицо должно ежедневно лично принимать множество решений.

Сталину в глубине души, видимо, льстило, что вот он согласился со строительством каскада ГЭС на Волге, и они создаются; он поставил подпись под решением о сооружении железной дороги от Северного Урала до Енисея, и десятки тысяч заключенных своими костьми мостят этот путь. Стоило ему сказать, написать, показать пальцем – в движение приходили миллионы людей.

Абсолютная власть. Пусть решения облекались в постановления ЦК и правительства, во всем этом скрывалась его неукротимая воля. Вот главная пружина системы – воля вождя. Но сил становилось все меньше. Даже для своей пятнадцатиминутной речи 14 октября 1952 года на последнем для Сталина XIX съезде партии у него едва хватило сил. А ведь раньше он без устали произносил многочасовые доклады на съездах, конференциях, совещаниях.

Стало нередким (чего раньше не происходило), когда Сталин не ехал в Кремль, а рассматривал важные бумаги на даче, в Кунцеве. Близкое окружение, вызванное туда, иногда заставало Сталина неподвижно сидящим в кресле, лицом к окну. Кто знает, где были теперь его мысли. Так могло продолжаться час, полтора… Конец года, иногда более трех месяцев, Сталин проводил на юге. Иногда появлялся, выходя из своего особняка, медленно бродил по аллее парка, но чаще сидел на веранде лицом к осеннему морю.

Давно замечено, что огонь лесного костра, бесконечная глубина неба и дыхание безбрежного моря располагают к долгим философским размышлениям. О чем мог думать человек, бывший в начале политической карьеры малозаметным ссыльным, почти бродягой, не имевшим ни денег, ни профессии, ни семьи, а ставший самым страшным диктатором XX века (а может, не только этого столетия), умело манипулировавшим сознанием сотен миллионов людей, поверивших в реальную достижимость социальной справедливости на Земле.

Анализ бумаг Сталина, некоторых воспоминаний людей, имевших с ним определенные контакты, его последние редкие выступления и «теоретические работы», деловая переписка дают основание полагать, что в космосе сознания вождя некоторые идеи возникали достаточно часто.

Как и у большинства старых людей, мысль Сталина чаще обычного возвращалась к детству, матери, Грузии. На целом ряде писем, адресованных вождю политическими заключенными-грузинами, он писал: «Берия. Разобраться. Если пишут правду – освободить. И. Ст.». Мог вспомнить, что еще в начале 20-х годов, когда по инициативе Ленина начался сатанинский поход против Церкви, Сталин два-три раза, вспоминая себя бывшим семинаристом, слегка амортизировал страшные удары.

«ЦК КП Грузии Ломинадзе.

Высшая мера наказания в отношении Амвросия (экзарха[12] Грузии) нецелесообразна из-за соображений международного характера. Ограничиться 10 годами заключения и широкой кампанией в печати о его контрреволюционной деятельности.

14 марта 1924 г.

Секр. ЦК Сталин»{549}.

Почти в то же время его запросили из Тифлиса, как поступить с меньшевиком Девдориани (предполагался арест). Сталин решил иначе.