– Думаю, что нас правильно поймут и партия, и народ. Молчать больше нельзя.
Наконец Хрущев в ходе горячих споров с членами Президиума заявил: «Некоторые из нас много не знали, поскольку мы работали в условиях, когда человеку говорили ровно столько, сколько ему положено знать… Кое-кто знал, что происходило, а кое-кто даже имел непосредственное отношение к событиям, о которых идет речь. И хотя степень ответственности каждого из нас различна, я готов, как Член Центрального Комитета со времени XVII съезда партии (Хрущев вновь подчеркивает, по сути, что в 34-38-м годах он не был членом политбюро. –
Это, кажется, надломило оппонентов. Но они всячески хотели смягчить постановку и рассмотрение страшного для них вопроса.
Наконец уже в конце съезда, во время перерыва, Хрущев заявил соратникам: «Давайте спросим съезд, всех 1436 делегатов, хотят ли они заслушать доклад «О культе личности и его последствиях»? Я скажу, кто в Президиуме «за», а кто «против». Пусть делегаты решают. Как проголосуем, так и будет…»
В комнате наступила напряженная тишина… Так Хрущев сделал победный шаг к трибуне съезда. Теперь уже ничто не могло удержать его семенящей походки к цели: великой и… в чем-то ложной. Ложной в том, что сталинизм не был разоблачен, его генезис, сущность, эволюция. Но и удар по «культу личности» оказался страшным.
На утреннем заседании 25 февраля 1956 года Хрущев произнесет сенсационный доклад «О культе личности и его последствиях». Более четырех часов делегаты, затаив дыхание, будут слушать поражающие воображение разоблачения. На закрытом заседании не было ни зарубежных гостей, ни журналистов. Сам ход этого исторического заседания не стенографировался. Как вспоминал Хрущев, «делегаты слушали затаив дыхание. В огромном зале стояла такая тишина, что можно было слышать, как муха пролетит. Трудно представить себе, насколько сильно были поражены люди, узнав о зверствах, чинившихся по отношению к членам партии… Многие из них впервые услышали о трагедии, охватившей партию, трагедии, проистекавшей из болезни Ленина, относительно которой нас предупреждал Ленин в своем «Завещании»…»{610}
.По предложению Н.А. Булганина было решено прений по докладу не открывать.
Хрущев делал все для того, чтобы возвысить Ленина, партию, большевистский строй, «массы». Цитаты основоположника КПСС сыпались как из рога изобилия: о коллективности руководства, которое было при Ленине; и о том, как Сталин «обидел» Крупскую; как не учли предостережения вождя в отношении генсека и что из этого получилось. Все беды проистекли из того, что «грубость» Сталина постепенно вылилась в «массовый террор против кадров партии»{611}
.Я не собираюсь пересказывать или комментировать доклад Хрущева, который, впрочем, до 1989 года, когда о нем давно уже знал весь мир, продолжал оставаться сугубо секретным документом, хранящимся в глубинах архивных тайников КПСС. Хрущев в своих «Воспоминаниях» очень немного уделил внимания XX съезду, хотя и подчеркнул огромное его значение. Резюме третьего «вождя» относительно исторической сути съезда просто обескураживает: основное значение съезда заключается в том, продиктовал Хрущев, «что он положил начало процессу очищения партии от сталинизма и восстановления в партии тех ленинских норм жизни, за которые боролись лучшие сыны Отечества»{612}
.Парадоксальность вывода очевидна. Бороться против одной разновидности ереси, чтобы восстановить основную ее, ленинскую, форму… В этом весь Хрущев. Ни он, ни другие его соратники, ни тем более мы, рядовые коммунисты, не понимали тогда, что сталинизм родился из ленинизма, который в своей основе исповедовал неограниченное классовое насилие.
Впрочем, я приведу один неизвестный широкому читателю пример, наглядно характеризовавший, как Хрущев хотел «восстановления ленинских норм».
В своих воспоминаниях Хрущев упоминает, что «во время XX съезда партии умер первый секретарь ЦК ПОРП Болеслав Берут. После его смерти в Польше были крупные беспорядки…»{613}
. Продолжались эти «беспорядки» долго. Дело кончилось тем, что Хрущев в сентябре 1956 года вместе с Молотовым, Микояном, Булганиным, маршалом Коневым, вопреки протестам поляков, вылетели в Варшаву. Без приглашения. Польские товарищи считали приезд несвоевременным, отговаривали Хрущева.Сразу же в Варшаве начались резкие переговоры. Хрущев обвинял польское руководство – Охаба, Гомулку, Циранкевича в том, что они поворачиваются к СССР спиной и тяготеют к Западу, отторгают маршала Рокоссовского, допускают антисоветские выступления в печати, не хотят иметь советских советников в польской армии. Поляки дружно защищались, обвиняя Москву в просталинских методах поддержания отношений. Споры достигли высокого накала.