10 вождей. От Ленина до Путина

Все приходит у нас слишком поздно. И мы слишком долго находимся в переходном состоянии, в каком-то междуцарствии.

Н. Бердяев

В будущем – неясном, смутном, туманном – всегда есть вызов настоящему. Это может понять только истинный лидер, проницательный деятель, большой мыслитель.

До XX съезда КПСС советские люди смотрели на будущее из классовой бойницы: у самого горизонта лазоревая полоса обетованной коммунистической земли, а в пространстве от прицела до алеющего рая – неисчислимый сонм врагов. «Капиталистическое окружение». Двуцветный мир лишь подчеркивал наши «совершенство», «истинность», «историческую правоту». Иллюзорное будущее давало предписания ленинско-сталинскому настоящему. Мир был прост и понятен, как серп и молот на красном стяге. Будущее казалось не вызовом, а только целью. Высокой. Конечной. Близкой. Ведь и Ленин, а затем и Хрущев называли точные сроки и даты «пришествия» земного рая.

После XX съезда появились в большевистском миросозерцании новые акценты, «уточняющие» историческую схему большевизма. «Добрый» Ленин, в свете «неожиданно» выявившихся «злодейств» Сталина, стал еще более гениальным, абсолютно безгрешным провидцем. Разумеется, утверждалось, что злодейства Сталина не имели никакого отношения к системе, строю, ленинской идеологии. На великую цель появившаяся аномалия, естественно, не повлияла. Так учили нас, так наставляли и мы. Но пришло время, и все большее число людей стали понимать, что эти большевистские «правды» есть бытие большого, универсального Зла, выражающегося в тотальной Лжи. Именно на этой основе в железобетонной, с колючей проволокой системе, построенной двумя первыми вождями, стал углубляться кризис, расширяя многочисленные трещины в монолите. Хрущев был увлечен борьбой. Не со сталинизмом, а с «культом», и эти трещины ему казались эфемерными. Брежнев их не замечал. Андропов их увидел, но не смог зацементировать. Пришедший Черненко оказался не в состоянии ни увидеть, ни понять, ни что-либо сделать. Как это ни парадоксально звучит, именно он, помимо своей воли, стал предтечей грядущих перемен. Шестой «вождь» КПСС и СССР, совсем не оставивший заметного следа в советской истории, тем не менее стал знаком ее судьбы. С приходом Черненко даже скрытым сталинистам, ортодоксальным ленинцам, приверженцам классовых догм стало ясно – Система на излете. Если она уже не в состоянии даже избрать хоть в какой-то степени приемлемого лидера… Ниже падать уже было некуда. Смутно, не явно, многие стали ожидать грядущих перемен.

Не чувствовал этого, однако, новый генеральный секретарь. Для него не существовало вызова из будущего. Потому что Черненко был весь, целиком, из прошлого. Вся его былая энергия, прилежность, скромные знания и ограниченное воображение ушли, были потрачены на бесподобную чиновничью карьеру. Когда он наконец взобрался, взгромоздился, вопреки всякой логике и возможностям, на самую высокую, самую главную вершину власти, у него уже совсем не осталось сил. Ни физических, ни духовных. Черненко действительно стал мрачным знаком судьбы Системы, утратившей будущее.

Черненко продвигался, порою почти полз к следующей ступени иерархической лестницы ленинской партии, находясь в услужении у пятого «вождя». Когда ему шел семьдесят третий год, он наконец, обессиленный, сел в кресло генерального секретаря партии – высшую должность в советском государстве. Черненко оказался самым старым из всех советских лидеров, когда-либо получавших этот пост. Больной старец, скрытный и осторожный, с посредственным умом, торопливой и невнятной речью, получил жезл высшего коммунистического правителя. Таковой оказалась инерция протекционистского длинного толчка, который сообщил ему Брежнев, начиная еще с «молдавских времен».

Заключительный акт «оформления» в генсеки прошел так же, как у Андропова, как произойдет и у последнего «вождя» – Горбачева.

Черненко был готов и намеревался сесть в это кресло сразу после смерти Брежнева. Однако негласный, но очевидный альянс чекистов и военных помешал ему это сделать. Сейчас другая ситуация: для Устинова Черненко уже более подходящая кандидатура, чем Романов или Гришин. Шеф КГБ Чебриков еще слишком маловлиятелен, чтобы заключать с ним такой же союз, как с Андроповым. Поэтому главного «силового» препятствия перед Черненко в этот момент не оказалось.