10 вождей. От Ленина до Путина

Советская история унаследовала многое из жизни Российской империи: мессианство, отсутствие демократических традиций, господство самодержавного мышления, ставку на военную силу, неуважение к свободе. Но политический фаворитизм, как распространенное явление российского династического бытия, в советской действительности просматривался с трудом. Большевистские главные вожди боялись фаворитов, предпочитали быть на верхушке власти в одиночестве, удерживая своих «соратников» и соперников на почтительном расстоянии.

В качестве «фаворитов» у лидеров РСДРП-РКП(б) – ВКП(б) – КПСС были явления, политические институты, процессы, но не конкретные люди. Ленин, допустим, видел до революции своими фаворитами «профессиональных революционеров», а после октябрьского переворота – «чекистов»; Сталин, став «Лениным сегодня», сохранил свою неизбывную любовь и фаворитизм к всемогущему НКВД; Хрущев попытался сделать своими «фаворитами» реформы. Но он не знал, что в России иногда удаются революции, а реформы почти никогда. Андропов, многолетний шеф государственной безопасности, имел, естественно, склонность к «кагэбизации» всего СССР. Чека как фаворит Ленина оказалась самой живучей.

Мелькнувший на советском политическом небосклоне и почти не замеченный историей Черненко питал пристрастие, даже любовь, к могущественному «Документу» – символу бюрократической универсальности. Наконец, любимец Запада и отторгнутый в немалой мере собственным народом Горбачев видел своих фаворитов в лице «гласности» и «перестройки». Достойные фавориты. Однако он, нанесший страшный удар по коммунизму, остался фактически правоверным социалистом.

А что же Брежнев? Нет, не упомянув его выше, я не забыл этого человека, который дольше всех после Сталина управлял гигантской страной. Пожалуй, он был единственным из высших советских вождей, кто имел персонифицированного фаворита. В «классическом» выражении. Это знало все высшее руководство. При всей закрытости жизни партийного Клана ведали об этом и многие советские люди. Хорошо известно было и загранице, кто являлся фаворитом Брежнева.

Вы это тоже знаете: Константин Устинович Черненко.

Познакомились Брежнев и Черненко в июле 1950 года в Кишиневе, где уже два года Константин Устинович работал заведующим отделом пропаганды и агитации ЦК республики, а Леонид Ильич приехал, чтобы «избираться» первым секретарем, фактически советским губернатором Молдавии. Их отношения были не дружбой, а, скорее, деловыми контактами благожелательного патрона с одним из своих подобострастных подчиненных. Но у Брежнева что-то осталось в душе и памяти об этом среднего роста, сутуловатом человеке с невнятным говорком. Черненко никогда шефу не возражал, был строго пунктуален, всегда кстати приносил нужную справку, делал вовремя нужное предложение, исправно поставлял Брежневу тексты многочисленных речей, выступлений, статей «первого» для республиканской газеты. Конечно, писал их не Черненко; он никогда так и не научится складно «лепить» фразы ни устно, ни письменно.

Готовили речи для Брежнева его инструктора, а Черненко лично передавал их «первому». Услужливость и какая-то особая исполнительская «нужность» в этом заведующем отделом сохранилась в памяти у Брежнева. Тем более что, когда он уже уехал в Москву, Черненко регулярно напоминал о себе подобострастными поздравительными письмами и телеграммами по случаю праздников, дней рождения, награждения и т. д.

Когда Брежнев после непродолжительной работы в ЦК (был секретарем и кандидатом в члены сталинского Президиума), Главпуре, Казахстане вновь оказывается в 1956 году в Москве и вновь – секретарем и кандидатом в члены Президиума, он тут же вскоре использует свое влияние для перевода Черненко в Москву, чего тот страстно желал. Это было мечтой Черненко. Столица! В том же году республиканский пропагандист Черненко К.У. назначается заведующим сектором отдела пропаганды. Должность не очень крупная, если иметь в виду, что в аппарате ЦК, как я уже сказал, насчитывалось более 200 секторов. Но отсюда можно было попасть (если повезет) сразу первым секретарем обкома или крайкома, заместителем министра. Но Черненко никуда не собирался «прыгать». Рядом, хотя и на много этажей партийной иерархии выше, находился его благодетель. Черненко осторожно, ненавязчиво напоминал о себе Брежневу и здесь. Несколько раз испрашивал разрешения встретиться с Леонидом Ильичом и приходил к нему в кабинет с воспоминаниями о солнечном Кишиневе (где Брежнев, любитель «пожить», еще был относительно молод), по-прежнему исправно поздравлял густобрового секретаря ЦК. Для сентиментального Брежнева Черненко стал чем-то вроде доброго, благожелательного «земляка», близкого «однополчанина».