10 женщин Наполеона. Завоеватель сердец

Других вариантов, по сути, и не было. На свете, кроме Франции, было лишь три великих державы: Англия, Россия и Австрия. Но с Англией постоянно шла война не на жизнь, а на смерть. Оставались только Россия и Австрия. Россия, бесспорно, была сильнее Австрии, в очередной раз разбитой Наполеоном. Но в России тянули с ответом. По официальной версии, Анна Павловна была еще слишком молода, ей было всего 16 лет. Конечно же, это была лишь отговорка. В России ненависть к Наполеону росла с каждым годом, по мере того как усиливались строгости Континентальной блокады. Как бы то ни было, в Санкт-Петербурге попросили отсрочить решение вопроса о браке Анны Павловны с Наполеоном, и последний, сильно раздраженный уклончивостью русского двора, дал понять, что склоняется в пользу «австрийского варианта».

Относительно поведения Наполеона в тот момент историк Десмонд Сьюард пишет:

«Наполеон был ослеплен своей наивной верой, что подобный альянс, которому Господь пошлет сына и наследника, наконец-то даст ему пропуск в крошечный заколдованный круг монархов «старого режима» и что великие сеньоры дореволюционной Франции примут его как законного правителя. Он был далеко неискренен, заявляя с напускной прямотой: «В конце концов, я женюсь на утробе». Он убедил себя, что Австрия теперь заинтересована в сохранении его режима, что бы ни случилось, а Россия, возможно, присоединится к альянсу трех императоров. Этот выдающийся политический реалист позволил, чтобы его здравые суждения затмило, грубо говоря, примитивное продвижение по иерархической лестнице».

Князю фон Меттерниху, тогдашнему австрийскому послу в Париже, был передан запрос: согласен ли австрийский император отдать Наполеону в жены свою дочь Марию-Луизу? Из Вены тут же ответили, что Австрия на это согласна.

Новость эта поразила австрийцев.

У Гертруды Кирхейзен по этому поводу читаем:

«Если бы земля потряслась в самых своих основах, это поразило бы их меньше. Никто не хотел верить в немыслимое, в чудовищное. Сочетать браком дочь императора с заклятым врагом, с авантюристом! Даже та, которая была центром этих слухов, Мария-Луиза, была далека от мысли считать их серьезными и основательными. Она – и вдруг станет женой Бонапарта, корсиканца, антихриста, пугала ее детства? И ей придется провести всю жизнь рядом с человеком, который причинил столько горя и страдания ее дорогому отцу, ее милой стране <…> Подобный союз никогда и ни за что не мог состояться. Одно упоминание имени Наполеона повергало Марию-Луизу в дрожь».

Лука Гольдони не без иронии констатирует:

«Образ потерпевшего поражение отца, разыгрывающего карту дочери, не должен так уж нас возмущать. Мы живем во времена, когда уже отшумела романтическая буря, превозносившая чувственный мир и сделавшая любовь бесспорным главным действующим лицом литературы. А тогда династические браки наряду с войнами и альянсами составляли необходимое условие для пополнения содержимого сундуков, для славы и процветания рода, долженствующего пережить все и вся. Сердечный трепет, в той же мере, что и рецидив инфлюэнцы, считался неприятной неожиданностью».

Много лет спустя Мария-Луиза напишет об этом:

«Чего же вы хотите? Мы, принцессы, были воспитаны не так, как другие женщины. Мы не знали равенства в семье и равенства в чувствах. Нас всегда готовили к событиям, прерывающим все отношения и связи, переносящим нас далеко от родителей и создающим для нас новые, иной раз прямо противоположные интересы».

Как видим, написано вполне спокойно и рассудительно, но это не должно вводить в заблуждение: тогда, в начале 1810 года, Мария-Луиза была не просто взволнована, она была ошеломлена. Но это ровным счетом ничего не меняло, ибо Мария-Луиза была хорошей дочерью. Она любила отца больше всего на свете, и его воля была для нее священна.

Гертруда Кирхейзен отмечает:

«Это была для нее воля отца и одновременно воля императора. Она никогда не посмела бы оказать ему серьезного сопротивления, хотя, конечно, в первый момент перспектива стать женой ненавистного человека привела ее в ужас. С нее было достаточно, что ее отец желает этого брака, и все другие интересы должны были отступить на задний план. Поэтому на вопрос императора Франца она ответила, что покорится, если он считает, что обязан принести своей политике подобную неслыханную жертву».

Она так и заявила князю фон Меттерниху:

– Скажите моему отцу, что там, где речь идет о благе страны, решение принадлежит только ему. Попросите его, чтобы он выполнял свои обязанности главы государства и не заботился о том, чтобы согласовать их с моими личными интересами.

* * *