100 рассказов о стыковке

Тогда, в августе, основная часть переговоров проходила в мытищинском НИЦе, так называемом Научно–исследовательском центре. Там собиралось очень много людей, русских и американцев, разбитых на несколько подгрупп. НИЦ организовали главным образом для встреч с иностранцами. Многое там казалось мне бестолковым, неорганизованным. С самого его зарождения НИЦ вызывал во мне неприязнь, на то, как известно, были субъективные причины. Расположенный на отшибе, в другом городе, в Мытищах, в 5 километрах от НПО «Энергия», он оставался чужим. Добираться туда было неудобно. На общественном транспорте туда и обратно, считай, полдня. Те, кто уезжал на переговоры утром даже с небольшим поручением, порой не возвращались совсем.

Уже через год, в преддверии работ с зарубежными коллегами, я сделал все возможное и, кажется, невозможное, чтобы организовать свою базу и свой международный офис в НПО «Энергия», в одном корпусе с лабораториями отделения, в 50–ти метрах от моего кабинета. Почти так же, как без английского языка, без этого офиса выполнить новую задачу, как мне кажется, было бы невозможно.

Среди наших американских коллег, которые приехали в 1992 году в Москву, оказались мои старые знакомые по работам в середине 70–х, во времена «Союза» — «Аполлона». Ветеран «Роквелла» — конструктор Р. Аджемиан был коллегой Е. Боброва. Он — мой ровесник, рожденный на Украине в армянской семье, с именем Размик, попал в Америку вскоре после Войны, через Германию среди тысяч других «перемещенных лиц», как их называли тогда официальные советские органы. Он унаследовал и сумел сохранить вместе с русским языком многие замечательные качества: довоенную российскую натуру, глубокое чувство товарищества и настоящего коллективизма. Его не утраченное за долгие годы чужбины наше российское чувство юмора поддерживало нас вместе в последующие месяцы и годы, помогало в трудные минуты и украшало в успехе. Он стал во всех смыслах нашим товарищем «по оружию», по общему делу. Позднее мне довелось познакомиться с членами его большой семьи, отцом жены, которого я звал дедушкой, — с ним мы пели довоенные русские песни, и даже «Интернационал», в знак нашего настоящего неполитического, но интернационального единения. Мы встречались с его братьями Артемом и Михаилом, настоящими российскими армянами, которых трудно сыскать сегодня даже в России.

В октябре к нашей объединенной интернациональной команде присоединился еще один «россиянин», украинец А. Мурашко, с очень похожей послевоенной историей переселения в Америку. Он, его жена Лена, свояченица Дина и тетя Оля, которая при встрече звала меня почему?то «деточкой», в какой?то мере приоткрыли нам ту завесу, которая в течение многих лет отделяла этих людей от нас, от общего прошлого и настоящего России и Америки. У нас впервые появилась возможность по–настоящему познакомиться. Люди этого поколения, прожившие большую часть жизни в другой стране, в других условиях, в другом мире, но не забывшие свою родину, тоже впервые сблизились с нами. Во времена «Союза» и «Аполлона» российские эмигранты в Америке оставались для нас потенциальными «врагами», «предателями» Родины, «шпионами» мирового империализма. Нас вынуждали вести себя с ними, мягко говоря, настороженно, и уж во всяком случае отчужденно, держаться в стороне от них. Таковы были правила игры того времени. Не могло быть речи о том, чтобы по–человечески сблизиться, просто попасть в их круг, побывать там, обсудить прошлое и настоящее. Мир этих людей оставался для нас во многом неведомым и непонятным. Раздвоенность их натуры, противоречивость мыслей, чувств и поступков стали приоткрываться для нас тогда, когда в последующие месяцы и годы совместной работы, за время, проведенное вместе, при общении с их родственниками и друзьями, приоткрылся их мир. Мы познакомились с их детьми, которые стали уже совсем другими людьми, они родились в другой стране, в Америке, и вместе с молоком российских матерей всосали дух и суть их новой родины, сделавшей их почти стопроцентными американцами.

Пожалуй, в меньше мере это относилось к армянам, их диаспора сохранила более сильные внутренние связи и влияние на молодое поколение. Со всем этим мы познакомились гораздо позже.

В конце августовской встречи мы составили двухсторонний протокол, в котором наметили заключить прямой контракт на поставку системы стыковки и ее интеграцию в составе Спейс Шаттла уже в конце года. При этом имелось в виду состыковать Орбитер с ОК «Мир» в конце 1994 — начале 1995 года, а также выполнить все относящиеся к этому проекту работы, все необходимые испытания. Дальше события развивались тоже быстро, но все?таки не так стремительно, как представлялось вначале.