100 великих афер

Грегор действительно участвовал в войне на полуострове в Испании, после чего вернулся в Эдинбург. Он был прирожденным искателем приключений. В 1811 году Макгрегор перешел на сторону венесуэльских повстанцев и героически сражался в Латинской Америке за независимость испанских колоний. Легендарный Симон Боливар был настолько поражен отвагой и военным искусством шотландца, что произвел его в генералы. Позже он разрешил Грегору взять в жены его племянницу Джозефу.

В 1820 году, когда кровопролитные сражения остались позади, Макгрегор вместе с ближайшим окружением поселился на Москитовом берегу. Он втерся в доверие к местному королю Джорджу Фредерику Огастусу. Во время пира с обильными возлияниями правитель не глядя подмахнул дарственную, по которой Макгрегор получал в вечное пользование более восьми миллионов акров земли Карибского побережья! Шотландец вместе с женой отбыл в Британию. Поселившись в Лондоне, Макгрегор провозгласил себя Грегором Первым, касиком Территории Пояиса, как он назвал придуманную им страну.

По-видимому, Макгрегор и сам начал верить в реальность Пояиса. Так, он обвинил генерал-губернатора Белиза в незаконном вмешательстве во внутренние дела независимого государства и присвоении чужих земель.

В 1839 году, после смерти жены, Макгрегор вернулся в Венесуэлу. Здесь его встретили как героя освободительной войны, назначили хорошую пенсию. Жил он безбедно, даже написал автобиографию, в которой, конечно, многое приукрасил. Грегор Макгрегор умер в ночь с 3 на 4 декабря 1845 года. Его имя было увековечено на гигантском монументе, воздвигнутом в Каракасе в честь героев, сражавшихся за независимость Венесуэлы.

«Слово о полку Игореве» Антона Бардина

В 1812 году в огне Московского пожара погибло уникальное «Собрание российских древностей» графа А.И. Мусина-Пушкина. В состав этого собрания входил замечательный памятник древнерусской книжности – Спасо-Ярославский хронограф, содержавший величайшее произведение «Слово о полку Игореве».

Через три года неизвестный экземпляр рукописи «Слова…» удалось приобрести Алексею Федоровичу Малиновскому, бывшему в то время начальником Московского архива коллегии иностранных дел, членом-редактором Комиссии по печатанию Государственных грамот и договоров, членом Российской Академии наук. Надо ли говорить о той радости, какую испытал Малиновский, еще недавно горевавший, что подлинник утрачен навсегда. Он сразу же начал готовить приобретенный список «Слова» к изданию.

Малиновский писал графу Николаю Петровичу Румянцеву: «Случай доставил мне другой древнейший список “Слова о полку Игореве…” В последних числах мая сего 1815 года московский мещанин Петр Архипов принес мне харатейный свиток и продал за сто семьдесят рублей; на вопрошения мои, откуда он достал его, я получил ответ, что выменен иностранцем Шимельфейном на разные вещицы в Калужской губернии у зажиточной помещицы, которая запретила ему объявлять о ее имени. Сей древний свиток заключал в себе “Слово о полку Игореве”, переписанное в 1375 году, в Суздале, монахом Леонтием Зябловым, на одиннадцати пергаментных листах».

Далее сообщалось, что «Пергамент очень цел… Весь столб удивительно сохранен и через четыреста сорок лет ни малейшего повреждения не потерпел от времени», что чернила, которыми написан текст рукописи, уже выцвели, «но четкость удержана через миндальное масло, которым весь столб напитан».

Титульный лист первого издания «Слова о полку Игореве»

Характеризуя «находку», Малиновский отмечал: «Почерк букв настоящий, уставный… По сличению сего текста с изданною в печати песнею, не оказывается никакой действительной в смысле разницы, ниже прибавки, кроме изменения в правописании и выговоре; но много есть писцовых ошибок и недописок. После же аминя приписано следующее: Написася при благоверном и великом князе Дмитрие Константиновиче Слово о походе плъку Игореве, Игоря Святъславля, внука Ольгова, колугером убогим Леонтием, по реклу Зябловым, в богоспасаемом граде Суздале, в лето от сотворения мира шесть тысящь осьм осемьдесят третьего».

Однако к приобретению Малиновского государственный канцлер Николай Петрович Румянцев отнесся с недоверием и скептицизмом. Историк и писатель Николай Михайлович Карамзин также полагал, что найденный список подложный. Сам Малиновский, будучи хорошим палеографом и археографом, в подлинности рукописи не сомневался.