Читаем 100 великих дипломатов полностью

На пути к вступлению в Лигу Наций предстояло еще преодолеть серьезные трудности в отношениях с Францией и Англией. Немалую роль в назревании «кризиса доверия» играли и германские притязания, неоднократно выражавшиеся Штреземаном, на ревизию германо-польской границы и возврат Германии «неваллонской» части земель Эйпен – Мальмеди, принадлежащих Бельгии, против чего возражали Чемберлен и Бриан.

24 апреля 1926 года Штреземан подписал с Крестинским «Договор о ненападении и нейтралитете». «Берлинский договор» встревожил державы Запада. Выступая по радио 1 мая 1926 года, Штреземан заявил, что договор заключен «между двумя великими соседними державами и народами с намерением сохранить мир и дружбу и не поддерживать третьи державы, которые предприняли бы агрессию против одной из них». Подписывая «Берлинский договор», Штреземан играл на страхе Лондона и Парижа перед германо-советским сближением, стремясь склонить их к уступкам в ревизии Версальского договора.

10 сентября 1926 года на заседании Ассамблеи Лиги Наций в Женеве Штреземан призвал объединить усилия всех наций для «беспрепятственного экономического развития и защиты мира». Он сказал, что борьба между нациями противоречит «божественному мировому порядку» и «отбрасывает назад развитие мировой культуры».

Вступление Германии в Лигу Наций стало триумфом «локарнской политики» Штреземана. Он не скрывал намерения использовать вступление в Лигу для достижения мирной ревизии Версальского договора. 17 сентября Штреземан и Бриан, уединившись в деревне Туари около Женевы, вели конфиденциальные переговоры. Бриан пообещал досрочное освобождение Рейнской области, возврат Саарской области, отмену военного контроля, Штреземан – содействие франко-германо-бельгийскому соглашению с германскими инвестициями в 1,5 миллиарда золотых марок. Однако встреча в Туари не стала торжеством «политики взаимопонимания» – она выявила серьезные разногласия и стоила немецкому дипломату тяжелого сердечного приступа. Ни одно обещание Бриана, кроме отмены военного контроля, выполнено не было. А в ноябре 1926 года Бриан заявил в парламенте, что «скорейшая реализация идей Туари разбилась о препятствия технического характера».

Горечь разочарований после Туари несколько сгладило присуждение Штреземану, как и Бриану, Остину Чемберлену, Нобелевской премии мира за 1926 год, о чем было объявлено на декабрьской Ассамблее Лиги Наций. В своей речи 29 июня 1927 года Штреземан назвал себя «убежденным приверженцем индивидуализма», который «не может недооценивать действий отдельных личностей».

В 1928 году состояние здоровья Штреземана значительно ухудшилось. 6 августа 1928 года у Штреземана случился микроинсульт, и он на несколько дней лишился речи. Едва оправившись от удара, он продолжил работу, вел телефонные переговоры со своим министерством, германскими и иностранными дипломатами. 27 августа в Париже он участвовал в подписании пакта Бриана – Келлога, провозгласившего отказ от войны как орудия национальной политики, а за день до того был принят британским премьер-министром Пуанкаре и в течение часа вел с ним очень трудные переговоры. «Кризис доверия» усугублялся территориальными притязаниями Штреземана к Польше и к Бельгии.

В ноябре 1928 года Штреземан вновь был избран председателем Народной партии. С трибуны рейхстага он потребовал от оккупационных держав ускорить освобождение Рейнской области, а соотечественников призвал к проведению «единственно возможной германской политики… разумного мирного взаимопонимания на основе равенства».

19 августа 1929 года на международной конференции в Гааге, собравшейся для обсуждения нового репарационного плана О. Юнга, Штреземан вручил Бриану меморандум с требованием пересмотреть репарационную проблему и освободить Рейнскую область. В конце августа в Гааге был подписан протокол о полном выводе оккупационных войск из II зоны Рейнской области до конца 1929 года, а из III зоны – до 30 июня 1930 года; 31 августа план Юнга, предусматривавший уменьшение репарационного долга и увеличение срока выплаты, был в принципе одобрен. Оценивая результаты конференции в Гааге, Штреземан писал председателю рейхстага Г. Лебе: «В гаагских переговорах я вижу завершение определенного этапа внешней политики, что дает нам возможность в будущем проводить широкомасштабную политику взаимопонимания свободно и независимо от вечной борьбы вокруг вопросов о репарациях и оккупированных областях».

Пренебрегая запретами врачей, Штреземан в сопровождении жены и старшего сына Вольфганга прибыл 4 сентября 1929 года в Женеву на Х Ассамблею Лиги Наций. Выступление Штреземана дважды откладывалось из-за тяжелых сердечных приступов. 9 сентября в своей речи он призвал отказаться от политики насилия и войн. Поддержав идею европейской конфедерации, Штреземан решительно возражал «скептикам и пессимистам», отвергавшим «любую идею, если она не укладывается в обыденное нормальное мышление».

Перейти на страницу:

Все книги серии 100 великих

100 великих оригиналов и чудаков
100 великих оригиналов и чудаков

Кто такие чудаки и оригиналы? Странные, самобытные, не похожие на других люди. Говорят, они украшают нашу жизнь, открывают новые горизонты. Как, например, библиотекарь Румянцевского музея Николай Фёдоров с его принципом «Жить нужно не для себя (эгоизм), не для других (альтруизм), а со всеми и для всех» и несбыточным идеалом воскрешения всех былых поколений… А знаменитый доктор Фёдор Гааз, лечивший тысячи москвичей бесплатно, делился с ними своими деньгами. Поистине чудны, а не чудны их дела и поступки!»В очередной книге серии «100 великих» главное внимание уделено неординарным личностям, часто нелепым и смешным, но не глупым и не пошлым. Она будет интересна каждому, кто ценит необычных людей и нестандартное мышление.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное