100 великих гениев

Позже, когда мне удалось достать и прочесть одноименную пьесу великого Гёте, она меня разочаровала. Оказывается, в некоторых случаях музыка способна выразить то, чего нельзя передать словами. Вот и теперь придется завершить очерк. Пусть те, у кого лежит к этому душа, обратятся к Бетховену, вслушаются в его музыку… (Так и хочется добавить: если это не поздно.)

В начале XX века Н. А. Бердяев писал: «В духе музыки есть пророчество о грядущей воплощенной красоте. Бетховен был пророком. Но музыка наших дней перестала быть пророчеством, приспособилась к буржуазной жизни». В начале XXI века слова русского философа звучат актуальней, чем прежде. О чем же пророчествовал Бетховен? Или то, что он предрекал, свершилось? Или – еще впереди?..

Глинка

(1804–1857)

Родился Михаил Глинка под утро 20 мая. Возле окон спальни, где лежала его мать, в кустах заливались соловьи. Не следует, конечно, придавать большое значение знамениям: песне соловья и восходу солнца. В тот момент, да и во многие последующие годы никто бы и подумать не мог, что родился великий композитор. Ведь гением, в отличие от титулованных особ и наследников огромных состояний, почти ничего не дается даром, без труда.

У Михаила Глинки, насколько можно судить по имеющимся сведениям, по линии предков никто не выказывал особых дарований. Бабушка держала его под своей опекой. Она оберегала ребенка от сквозняков, простуды. Его выносили во двор только в сухую и теплую погоду, а комнаты, где он находился, жарко топили от ранней осени до поздней весны.

Миша начал ходить только в полтора года. Его младенческие впечатления от внешнего мира были очень ограничены. Возможно, это способствовало его обостренной чувствительности. Он с особой чуткостью прислушивался и присматривался к окружающему. Яркие его переживания были связаны с народными песнями, сказками, потехами. Именно тогда, в детстве, Михаил Глинка неосознанно воспринимал сам склад народных русских напевов, те интонации, которые нельзя воссоздать нарочито, благодаря выучке, а можно только так же естественно, словно разговаривая на родном языке, воплотить в своем творчестве.

«Я был весьма набожен, – вспоминал он, – и обряды богослужения, в особенности в дни торжественных праздников, наполняли душу мою живейшим поэтическим восторгом». С необычайной силой в душе его отзывались колокольные перезвоны. Они его завораживали, переносили в какой-то иной, невидимый, возвышенно-звучащий мир.

Однажды, услышав в комнате звон медного таза, Миша стал вызванивать на нем нечто подобное колокольному звону. Бабушка велела дать ему два тазика, а затем распорядилась, чтобы приходской священник снял для ее внучка маленькие колокольца со звонницы. Миша Глинка был счастлив.

Грамота ему давалась легко. Он рано научился читать, да не бесцветным голосом, а с выражением, звонко, вдохновляясь и волнуясь. Бабушка и ее сверстницы приходили в умиление от его чтения Библии.

Надо заметить, что его учитель священник Иван Стабровский был человеком незаурядным: отличался искренностью, смелостью, сильным характером. Во время нашествия французов он организовал оборону церкви. Когда супостаты стали грабить дома, сельчане с подоспевшими партизанами прогнали их прочь.

Конечно, вряд ли образ этого человека вдохновил Глинку на создание героической оперы «Иван Сусанин» с ее поистине гениальным финалом – «Славься!». Однако будем помнить, что Отечественная война 1812 года, победа русского оружия, рассказы о сражениях, о доблести русских воинов и мужиков-партизан – все это оказало сильнейшее впечатление на маленького Мишу, а след от подобных переживаний и размышлений сохранился на всю жизнь.

Один из дальних родственников подарил ему книгу: «История о странствиях вообще по всем краям земного круга, сочинения господина Прево, сокращенная новейшим расположением господина Ле Гарпа и содержащая в себе достойные примечания, полезнейшие и наилучшим образом доказанные сведения о странах света, до коих достигли европейцы, о нравах жителей этих стран, о вере, обычаях, науках, художествах, торговле и рукоделиях».

Не без труда принялся Миша Глинка за чтение, но с каждым днем оно становилось все более легким и увлекательным: «Воображение мое так разыгралось, – вспоминал он, – что я принялся изучать описание этих прелестных островов и начал делать извлечения из вышеописанной книги, что и послужило основой моей страсти к географии и путешествиям… Музыкальное чувство все еще оставалось во мне в неразвитом и грубом состоянии. Даже по 8-му году, когда мы спасались от нашествия французов в Орле, я с прежней жадностию вслушивался в колокольный звон».

В праздничные дни к ним приезжали родственники. У братьев бабушки Евгении Ивановны был неплохой крепостной оркестр. Они привозили с собой музыкантов. И днем, и вечером, во время обеда и прогулок на лодках по Десне, за ужином и на танцах звучала разнообразная музыка. Особенно нравились Мише знакомые народные мелодии. В оркестровом исполнении они звучали по-особенному, радуя и тревожа душу.