Первым пожар обнаружил молодой немец из Ростока Фридрих Бадтке. Проходя рано утром по палубе, он заметил, что из-под брезента на люке первого трюма струится желтый дым и наружу пробиваются языки пламени. Огонь распространился настолько быстро, что спавшие на твиндеке пассажиры с трудом смогли спастись, выбравшись по кормовым трапам на палубу. В пламени погибли трое взрослых и один ребенок, многие получили сильные ожоги.
Капитан незамедлительно объявил пожарную тревогу, приказал обоим радистам быть на местах и запросить все суда, находящиеся поблизости. Инч безошибочно оценивал ситуацию: северо-восточный ветер силой 8 баллов, пылающий трюм, на борту более 600 человек и груз. Самое страшное — груз… Вот что числилось помимо генерального груза на «Вольтурно»: 360 бочек с нефтью, 127 бочек и 287 стеклянных сосудов с химикатами, 1189 кип с торфяным мхом, кипы с джутом, машинное масло, рогожная тара (мешки), пенька, окись бария и джин. Все это превращало корабль в настоящую огненную бомбу. Согласно приказу капитана, начальник радиостанции парохода Седдон в это время передавал в эфир азбукой Морзе: «SOS SOS Пароход Вольтурно координаты 49–12 северной 34–51 западной. Сильный пожар в носовой части. Пылают два трюма. Необходима срочная помощь». В течение часа радиостанция горящего парохода получила девять сообщений от судов, которые приняли его SOS.
Тем временем капитан Инч, распорядившись раздать всем пассажирам спасательные жилеты, вместе со вторым штурманом Эдуардом Ллойдом и матросами руководил тушением пожара в трюме. Однако не помогли ни углекислотные огнетушители, ни недавно поставленная на судно система пожаротушения. Единственное, что осталось сделать Инну, — это опустить в трюм пожарные рукава и дать в них под давлением воду. Но не прошло и двух минут, как в трюме раздался взрыв, пламя взметнулось к клотику фок-мачты. Через считанные секунды произошел еще один, на этот раз гораздо более сильный взрыв. И если бы после первого взрыва тушившие пожар моряки не успели бы отойти к корме, то никто из них не остался бы в живых. Второй взрыв был настолько сильным, что котелок главного путевого компаса слетел с карданного подвеса. Машинный телеграф вышел из строя, а правая рулевая машина сломалась. В центральном пассажирском салоне и в лазарете обрушилась подволока.
Неимоверными усилиями экипажа пламя на короткое время удалось сбить. Судовые часы показывали 8:30. Огонь в носовых трюмах едва начал стихать, когда на палубе появился покрытый страшными ожогами второй механик Малкомсон и доложил капитану: «Пламя перекинулось в бункеры. Мы не можем его сбить из-за газа. Подача угля к топкам прекращена».
Это означало, что давление пара в котлах упадет, машина остановится, и горящее судно будет плыть исключительно по ветру.
Огонь продолжал отвоевывать у людей и без того ограниченную территорию жизненного пространства. Большая часть судовых помещений была заполнена едким дымом, палуба раскалилась настолько, что человек, даже обутый в ботинки на толстой подошве, с трудом мог на ней стоять. Самым ужасным при сложившихся обстоятельствах была вспыхнувшая среди шести сотен пассажиров паника. Она усилилась по мере того, как разгоралось пламя над носовыми трюмами парохода. Кто-то пустил слух, что в носовой части парохода прогорели борта и судно с минуты на минуту затонет. Послышались крики: «Спускайте шлюпки! Садитесь в шлюпки!» И снова началась страшная давка и неразбериха.
Не дожидаясь разрешения капитана, пассажиры стали стаскивать со шлюпок брезент и занимать в них места. Однако как спустить шлюпки за борт и как пользоваться талями, эмигранты совершенно не знали.