100 великих казней

В ответ на это Берию перестали кормить. Через день бывший нарком согласился слушать обвинительное заключение и попросил принести обед. История непредсказуема. Сын расстрелянного органами госбезопасности В. А. Антонова-Овсеенко, Антон Антонов-Овсеенко, проведший много лет в сталинско-бериевских лагерях, впоследствии написал книгу о Берии, в которой описал и его бесславный конец.

«Суд занял 6 дней — с 18 по 23 декабря. Из Грузии пригласили председателя совета профессиональных союзов республики М. И. Кучава. Когда он ознакомился с материалами дела, ему на глаза попался пространный список женщин, изнасилованных Берией.

„Ради Бога, не оглашайте имен! — взмолился Кучава. — Три четверти в этом списке — жены членов нашего правительства“.

В приговоре судьи не нашли ничего лучше, как объявить Берию иностранным шпионом (правда, упомянув и другие преступления), действовавшим в пользу Англии и (почему-то) Югославии.

После вынесения приговора (смертная казнь) Берия некоторое время находился в возбужденном состоянии. Но затем успокоился и в день расстрела вел себя достаточно хладнокровно. Очевидно, он понял, наконец, что игра проиграна, и примирился с поражением.

Казнили его 23 декабря 1953 года в том же бункере штаба МВО, где он находился после ареста. При казни присутствовали маршал Конев, командующий Московским военным округом генерал Москаленко, первый заместитель командующего войсками ПВО Батицкий, подполковник Юферев, начальник политуправления Московского военного округа полковник Зуб и ряд других военных, причастных к аресту и охране бывшего наркома.

Сначала с Берии сняли гимнастерку, оставив белую нательную рубаху, затем скрутили веревкой сзади руки и привязали к крюку, вбитому в деревянный щит. Щит был необходим для предотвращения рикошета пули.

После того, как Руденко зачитал приговор, Берия вдруг попросил:

„Разрешите мне сказать…“

„Ты уже все сказал, — оборвал его прокурор и повернулся к военным. — Заткните ему рот полотенцем“.

Военные переглянулись. Нужно было решить, кто именно будет стрелять в Берию, Москаленко обратился к Юферову:

„Ты у нас самый молодой, хорошо стреляешь. Давай“.

Павел Батицкий шагнул вперед, доставая парабеллум.

„Товарищ командующий, разрешите мне. Этой штукой я на фронте не одного мерзавца на тот свет отправил“.

Руденко поторопил:

„Прошу привести приговор в исполнение“.

Батицкий прицелился, Берия вскинул голову и через секунду обмяк. Пуля попала прямо в лоб. Упасть же телу не дала веревка.

Для освидетельствования позвали врача.

„Что его осматривать, — презрительно бросил врач, — он готов. Я его знаю, он давно сгнил, еще в сорок третьем болел сифилисом“.

Но по настоянию прокурора он все-таки взял Берию за кисть руки, нащупал пульс.

„Мертв, никаких сомнений“. Труп Берии сожгли в крематории».

В тот же день в подвалах Лубянки расстреляли шестерых его подручных — В. Н. Меркулова (бывшего министра госбезопасности СССР, накануне ареста — министра Госконтроля СССР), В. Г. Деканозова (бывшего начальника одного из управлений НКВД СССР, затем министра внутренних дел Грузинской ССР), Б. З. Кобулова (бывшего замминистра госбезопасности, затем замминистра внутренних дел СССР), С. А. Гоглидзе (бывшего наркома внутренних дел Грузинской ССР, в последнее время начальника одного из управлений МВД СССР), П. Я. Меншика (министра внутренних дел Украинской ССР), Л. Е. Влодзимирского (бывшего начальника следственной части по особо важным делам МВД СССР). Абсурдные обвинения в шпионаже так и не сняты с него до сих пор. Говорят, за несколько дней до ареста в московском особняке Берии (сейчас в нем расположено посольство Туниса) произошел сильный взрыв. Впоследствии, когда к особняку подводились дополнительные коммуникации, под ним якобы были обнаружены засыпанные взрывом кости более чем ста скелетов. Считают, что это были останки людей, охранявших вход в сокровищницу Кремлевского Мага…

ИМРЕ НАДЬ

Я — обманутый в светлой надежде,

Я — лишенный судьбы и души,

Только раз я восстал в Будапеште

Против наглости, гнета и лжи

Грубой силой под стоны и ропот

Я убит на глазах у людей.

И усталая совесть Европы

Примирилась со смертью моей.

Наум Коржавин