100 великих казней

Она объявила, что небо было против развода; она умоляла короля оставить свое великое намерение и для спасения души бросить Анну и снова призвать Екатерину. Эти слова Кентской Девы распространились по всей стране, копии ее поучений и предсказаний рассылались по всей кентерберийской провинции, а странствующие монахи разносили о них весть по сельским кабачкам и монастырям. Однажды под руководством отца Бокинга она перешла дозволенные пределы и навлекла гибель на себя и своего повелителя. Она отправила королю послание, в котором не только обличала его развод, но и прямо заявляла, что если он бросит Екатерину, то умрет через семь месяцев, и его дочь Мария, несмотря на то что она объявлена незаконнорожденной, взойдет на престол.

Такая угроза более не походила на шутку. Генрих отправил Кентскую Деву, монахов и патера Бокинга в Лондонскую Башню, а оттуда в Тибурн, где повелел всех их казнить прилюдно.

Бедная девушка в последние минуты своей жизни призналась, что на самом деле она простая, нимало не вдохновленная небесами женщина, и исполняла лишь то, что ей приказывали святые отцы во славу Бога и на пользу церкви. Комната в Лондонской Башне, в которой жила бедная Кентская Дева, сохранила на многие годы название Светлица Монахини.

Без сомнения, Фишер поддерживал Кентскую Деву, он надеялся, что ее иллюзии приведут к благим результатам. Он полагал, что короля, дожидавшегося Анну шесть месяцев, можно запугать и уговорить на отсрочку в несколько лет, после чего ему уже легче было бы переменить свое намерение. Питая такие надежды, епископ принял сторону Кентской Девы, поощрял ее видения и подстрекал общественное любопытство, давая понять, что ее слова от Бога.

Вскоре после ареста Кентской Девы, Джон Фишер, 80-летний старец, был схвачен, предан суду как заговорщик и отвезен в Лондонскую Башню. Выходя на берег под сводами Водяных Ворот, он обратился к окружавшей его толпе стражей и гребцов. «Мне ничего не оставили, — сказал он, — и я не могу ничего дать вам, но примите мою сердечную благодарность!»

Помещенный в Крепком покое, Фишер очень страдал от холода и сырости, ибо башня не только стояла над рвом, но и была открыта восточным ветрам и речному туману.

Фишер писал Кромвелю самые плачевные письма и жаловался на то, что его оставили без теплой одежды. Однако, несмотря ни на что, он не терял мужества и своего обычного юмора. Однажды разнесся слух, что он будет казнен, и потому его повар не принес ему обеда.

«Отчего я остался голодным?» — спросил Фишер, увидев повара. «В городе говорили, что вы будете казнены, и потому я полагал излишним готовить для вас обед», — отвечал повар.

«И, однако, несмотря на слухи, я жив, — заметил кардинал, — потому, что бы не говорили обо мне, ты готовь обед каждый день, и, если придя сюда, не найдешь меня, съешь его сам».

Генрих и Кромвель сохранили бы ему жизнь, если бы видели удобный способ, но ни Фишер, ни его друзья не шли ни на малейший компромисс. Напротив, как член римской церкви, Фишер даже в тюрьме поддерживал переписку с Римом, враждебным королеве Анне, и Павел III избрал несчастливый час, когда послал ему кардинальскую шапку против воли короля. Узнав об этом, Генрих воскликнул: «Клянусь Богом, он наденет ее только на плечи». Смертный приговор был доставлен в Башню в полночь, и наместник сэр Эдмунд Вальсингам пошел в пять часов утра объявить Фишеру его роковую судьбу. «Вы принесли мне важную новость, я давно уже ее ожидаю. В каком часу я должен умереть?»

«В девять!» — отвечал Вальсингам.

«А теперь который?»

«Пять!»

«Так, с вашего позволения, я усну на часок-другой, я очень мало спал». Вальсингам ушел, и кардинал спал до семи часов, потом он встал и оделся в свое лучшее платье. Когда слуга спросил его, зачем он так наряжается, Фишер ответил:

«Разве ты не видишь, что я иду под венец?»

Взяв в руки Евангелие, он пошел к Башенной горе. Взглянув на закрытое Евангелие, он вознес к небу мольбу, чтобы Господь послал ему силы мужественно перенести смертный час. Остановившись, он открыл святую книгу и громко прочел первые строки, попавшиеся ему на глаза: «Се жизнь вечная, знать Тебя еже есть истинный Бог и Иисуса Христа, еже ты послал нам».

Успокоенный этими словами, он продолжал идти бодро вверх по крутой горе, повторяя: «Се жизнь вечная». Наконец он достиг эшафота и, сказав несколько слов народу, мужественно сложил на плахе свою седую голову.

МИГЕЛЬ СЕРВЕТ

Ибо если бы мы судили сами себя, то не были бы судимы… Будучи же судимы, отказываемся от Господа, чтобы не быть осужденными с миром.

Кор