100 великих романов

Сытое мирное житье в замке прервалось войной, которую герцог, мобилизовав свою армию и призвав наемников, затеял с соседним герцогством. Война, шедшая с переменным успехом, вскоре пожрала все состояние сеньора. Венецианские купцы отказали в кредите, и начались осложнения с наемниками. Герцог вынужден был прекратить войну и вернул воинство домой. Полный коварных замыслов сеньор пригласил своих врагов для заключения перемирия к себе в замок. В честь гостей был устроен грандиозный прием и роскошный пир. Вот тут и пригодился герцогу карлик, который подлил отравленное вино в бокалы всем именитым гостям, а также (по своей инициативе, но под одобряющий взгляд хозяина) в бокал приятелю сеньора дону Риккардо. Риккардо, которого карлик терпеть не мог, уже много лет путался с герцогиней, о чем наверняка знал ее супруг. Как оказалось, распутная герцогиня была не на шутку влюблена в дона и после его смерти безропотно покаялась в своих грехах, но не своему духовнику, а карлику. Почему так произошло? Потому, наверное, что Пикколино, в отличие от своих господ, много размышлял о вере и своими поведением и словами подтолкнул сеньору к мыслям о вечном. Уродец, возымев над хозяйкой немыслимую духовную власть, подверг ее не только проклятиям, но даже бичеванию, которое грешница молча снесла, а потом и отошла в мир иной.

Противник герцога был обезглавлен, но не уничтожен. Тут же соседи начали ответные действия, перекупили наемников и с их помощью осадили владения герцога. В город стянулась беднота, скоро в его стенах вспыхнула чума, унесшая множество жизней. Опасаясь чумы, враг снял осаду. Начались мирные реанимационные будни, и вскоре герцог, предъявив карлику обвинение в посредничестве между герцогиней и ее любовником, бросил слугу в темницу. На этом и конец романа, но не истории. Карлик не унывал, он был уверен, что скоро понадобится хозяину («Насколько я знаю своего господина, он не сможет долго обходиться без своего карлика») – должен же кто-то не только исполнять, но и предугадывать его волю. Уж он-то выполнил заказ не как заурядный «киллер», а как носитель высокой идеи! «Для чего жрать, хохотать, любить и плодиться по всей земле! Для чего нужны эти изолгавшиеся комедианты и хвастуны, эти порочные, бесстыжие существа, чьи добродетели еще преступнее, чем грехи! Сгори они все в адском пламени! Я казался себе сатаной, самим сатаной, окруженным всеми духами тьмы, которых они сами же вызвали из преисподней и которые толпились теперь вокруг них, злобно гримасничая и утаскивая за собой в царство мертвых их свеженькие, еще воняющие плотью души. С неизведанным мной доселе наслаждением, острым почти до потери сознания, ощущал я свою власть на земле. Это благодаря мне мир полнился ужасом и гибелью и из блистательного праздника превращался в царство смерти и страха». Право, после этой «молитвы» становится жаль тех, к кому она направлена. А их нынче много, очень много на земле.

Большинство специалистов увидели в этом романе «острую критику фашизма, а также человеческой жадности, лицемерия и злобы». Можно согласиться с этим, но это всего лишь частность, штрих на великой картине падших нравов человечества. Шведский критик Г. Мальмстрем взглянул шире: «Чувство отчужденности – главная тема литературы XX в., и в этом смысле Лагерквист близок таким писателям, как Франц Кафка и Альбер Камю. Лагерквист из тех, кого борьба против дегуманизации человечества привела к поиску скрытого Бога, решению метафизических загадок жизни». Отмечали критики также тему любви. Страницы, посвященные любви княгини к дону Рикардо, или трогательному чувству княжеской дочери Анжелики и сына отравленного властителя соседнего княжества Джованни, погибших в мясорубке междоусобицы, они готовы трактовать как «гимн любви». Что ж, при отсутствии любви в мире любое ее проявление звучит как гимн. Роман задал много вопросов, но он же и ответил на них. «Я заметил, что порой я внушаю страх. Но пугаются-то люди, в сущности, самих же себя. Они думают, это я навожу на них страх, а на самом деле – тот карлик, что сидит в них же самих, уродливое человекообразное существо с обезьяньей мордой, это он высовывает свою голову из глубин их души. Они пугаются, потому что сами не знают, что в них сидит другое существо».

На русский язык роман перевела В. Мамонова.

Альбер Камю

(1913–1960)

«Чума»

(1947)