100 великих романов

Да и местом действия романа автор выбрал Лондон, принадлежащий Взлетной полосе 1 (бывшей Великобритании), которая, в свою очередь, была провинцией тоталитарного государства Океания, а господствующей в Океании идеологии дал название «ангсоц» (английский социализм). Оруэлл логично предположил, что за 40 лет в Англии в русле общемировой тенденции победит социализм, но не демократический, а авторитарный. Океании писатель противопоставил две другие сверхдержавы, с которыми она находилась в состоянии перманентной войны – Остазию и Евразию. Основанием последней был СССР.

Жители Океании, лишенные гражданских прав и индивидуальности, были обязаны беспрекословно подчиняться властям и придерживаться пуританских взглядов. Любовь как чувство была запрещена, браки заключались исключительно в репродуктивных целях. Верхнюю ступень социальной иерархии занимала Внутренняя Партия, в которую входила политическая и военная элита. Ступенью ниже располагалась Внешняя Партия, состоявшая из партноменклатуры, за которой денно и нощно наблюдала полиция мыслей. На социальном дне ютился беспартийный пролетариат (на новоязе, т. е. на упрощенном языке – пролы), составлявшие 80 % населения – работяги.

Итак, сюжет. Уинстон Смит завел дневник, в который записывал свои наблюдения и крамольные мысли, грозившие ему смертью или лагерем. Находясь под неусыпным наблюдением телекамеры, совмещенной с телеэкраном (прообраз телешоу «Дом-2»), он вынужден был смотреть все, что ему показывали, и вести себя так, чтобы не вызвать подозрения у тех, кто за ним вел наблюдение. Смита, как и всех граждан, повсюду сопровождали телеэкраны и растиражированный портрет вождя с подписью под ним: «Старший Брат смотрит на тебя».

Смит ненавидел партию, ненавидел Старшего Брата, ненавидел женщин, ненавидел жизнь, в которой все следили друг за другом (включая детей и родственников) и доносили друг на друга. Смит сознавал, что его ненависть есть мыслепреступление, караемое смертью, – за него «распылят», но страх породил в нем и мазохизм.

Работая в отделе документации в министерстве правды, ведающем СМИ, образованием и «культурой», Смит корректировал все прежние издания под новую точку зрения партии и Старшего Брата и переписывал согласно ей старые заметки и статьи. Старые экземпляры повсеместно изымались, уничтожались и заменялись новыми.

Для подзарядки служащих проводились двухминутки ненависти, в которых участники обрушивали свой гнев на ренегата Голдстейна. Голдстейн, некогда соратник Старшего Брата, давным-давно исчез, но ненависть к нему с годами лишь усилилась. Двухминутки стали оселком, на котором проверялась лояльность граждан. Власти же на Гольдстейна сваливали заговоры, раскрываемые ими с устрашающей методичностью.

На одной из двухминуток Смит обратил внимание на важного чиновника О'Брайена и на темноволосую девушку из отдела литературы, которую заподозрил в связи с полицией мыслей. Через несколько дней Джулия (так звали девицу) передала ему записку, в которой призналась ему в любви. Уединившись на природу, они предались охватившему их чувству.

У знакомого лавочника Смит снял комнату без телеэкрана для встреч с Джулией. Их уже связывало глубокое чувство. Приняв О'Брайена за члена подпольного Братства, якобы боровшегося с режимом, Смит сошелся с ним ближе и, поддавшись на провокацию, поведал тому о своих взглядах и о своей связи с Джулией. Вскоре его бросили в камеру министерства любви, в которой никогда не выключали свет. Там заключенного избивали и допрашивали надзиратели и следователи, добиваясь от него признания во всех мыслимых и немыслимых преступлениях. О'Брайен отечески внушал истязаемому, что его таким образом излечивают, то есть переделывают так, чтобы он стал искренним и верным членом партии. После иезуитской партийной «учебы» к Смиту пришло «понимание» того, что власть партии вечна, цель власти – сама власть, и любовь и верность – это только любовь и верность к партии. Ну и, естественно, к Старшему Брату. А то, что все это зиждется на боли, страхе и унижении, только укрепляло силу этой верности и любви.

Надо отдать должное Смиту, в нем еще остались силы возражать партийному бонзе. Заявив, что цивилизацию, построенную на страхе и ненависти, ждет крах, и только человеческий дух может спасти ее от гибели, Смит лишь раззадорил О'Брайена. А когда арестант заявил еще и о том, что он выше своих истязателей, потому что не предал Джулию, его тут же направили в 101 комнату, где строптивым предлагали последнее испытание. Крепко привязав Смита к креслу, к его лицу подвинули клетку с огромными голодными крысами, которых Смит панически боялся. Оставалось приподнять дверку, и крысы бросились бы несчастному в лицо. И тут бедняга не выдержал и закричал: «Джулию! Отдайте им Джулию! Не меня!»