100 великих российских актеров

Василий Иванович Качалов родился 30 января 1875 года в Вильне (ныне столица Литвы Вильнюс) в семье белорусского по происхождению священника отца Иоанна (Шверубовича; изначально фамилия звучала как Херувимов, но затем изменилась на Шверувимов, а там и на Шверубович). Еще во время учебы в 1-й Виленской гимназии за Василием закрепилась слава записного актера и чтеца-декламатора – без его выступлений не обходился ни один гимназический вечер. Актер П.Н. Орленев, с которым Василий посоветовался, стоит ли ему поступать в «драматическую школу», ответил так: «Да вы сам – школа! Вы учиться никуда не ходите. Вас только испортят. Поступайте прямо на сцену – страдайте и работайте».

Тем не менее после окончания гимназии юноша поступил на юридический факультет Петербургского университета, а театр остался его увлечением – приезжая в Вильну на каникулах, он выступал на сцене для собственного удовольствия (причем его партнершей была знаменитая виленская прима тех лет В.Ф. Комиссаржевская, чья всемирная слава была еще впереди).

Профессиональная театральная жизнь Василия Шверубовича началась в петербургском Театре Литературно-артистического общества в ноябре 1895-го. Тогда Н.Н. Гарин-Михайловский оценил игру молодого артиста в «Лесе» А.Н. Островского такими словами: «Нельзя не признать большого таланта в таком исполнителе, как Шверубович, игравшем Геннадия Несчастливцева». Три последних года девятнадцатого столетия актер отработал в провинциальных труппах Казани и Саратова, сыграв в общей сложности свыше 250 ролей. Тогда же благодаря чистой случайности появился и псевдоним «Качалов» – согласно легенде, актеру попалась на глаза статья о тайном советнике Н.А. Качалове, и он решил взять себе эту фамилию.

В 1900 году Василий Иванович решил перейти в труппу уже набравшего солидную известность Художественно-общедоступного театра К.С. Станиславского. Причем казанский антрепренер Бородай, не желавший отпускать своего премьера, предложил ему поистине царские условия – 6500 рублей в год (такие деньги получали министры). Но в итоге Качалов все-таки согласился на переход в МХТ с окладом 2400 рублей в год.

Василий Качалов в роли Гамлета

27 февраля артист впервые «показывался» московскому режиссеру в двух сценах «Смерти Ивана Грозного», играя роли Бориса Годунова и Ивана Грозного. Провал был полнейший. Разочарованный «безнадежно испорченным» провинциалом Станиславский сказал Качалову: «Вам предстоит ужасная работа над самим собой. Я даже не знаю, сумею ли вам объяснить, какая именно». На репетиции актера не приглашали, ролей не давали, но он упорно приходил в театр, как на работу, и терпеливо сидел на «скамейке запасных», надеясь на удачу.

И вот однажды Станиславский обернулся к нему: «Посмотрите роль Берендея в “Снегурочке” Островского. Она ни у кого не получается, завтра мы вас посмотрим…» И назавтра Качалов сыграл роль так, что режиссер выбежал на сцену и обнял актера. «Нечего больше искать! У нас есть Берендей! – взволнованно заговорил он. – Это – чудо! Вы – наш! Вы все поняли. Поняли самое главное, самую суть нашего театра. Это поразительно! Я так рад!» 26 сентября 1900 года на сцене родилась новая звезда.

После успешного дебюта на Качалова водопадом обрушились и новые выигрышные роли, и благосклонные отзывы знатоков. Посмотрев исполнение актером Тузенбаха, А.П. Чехов писал, что «отсутствие Мейерхольда незаметно; в “Трех сестрах” он заменен Качаловым, который играет чудесно». М. Горький заявил после премьеры «На дне», где Качалов играл Барона: «Я и не подозревал, что написал такую чудную роль. Качалов ее выдвинул и развил и объяснил великолепно» (Барона Качалов играл больше 45 лет). Шекспировский Юлий Цезарь, адвокат Нуллюс в «Анатэме» Л.Н. Андреева, Иван Карамазов, Ивар Карэно в «У врат царства» К. Гамсуна – эти роли одна за другой пополняли золотой фонд русского театра. Часто Качалов спорил и с традицией, и со зрителем, привыкшим видеть на сцене классические трактовки той или иной роли. После сатирического исполнения Глумова («На всякого мудреца довольно простоты» А.Н. Островского) московские студенты написали артисту… письмо протеста, где возмущались тем, что исполнение Качалова заставляет сочувствовать отрицательному персонажу. Такой же новаторской была трактовка Качаловым Гамлета в постановке английского режиссера Г. Крэга (1911): актера интересовала в персонаже прежде всего мировая скорбь, «которую дало ему презрение к жизни за ее несовершенство, скудость, бессмыслицу, зло. Трагедия Гамлета – проклятие от двойного сознания: несовершенства жизни и невозможности обратить ее в совершенство». Но этой ролью сам Качалов остался недоволен. Не удовлетворило его и собственное исполнение Чацкого (1-я постановка – 1906, 2-я постановка – 1914), которого актер считал прежде всего «борцом, рыцарем свободного духа и героем общественности», но полагал, что не смог полностью «вытянуть» эту роль.