100 великих узников

Е. И. Минаков страдал вкусовыми галлюцинациями, и ему казалось, что в его пищу подмешивают яд. Каждая деталь в поведении тюремного врача приобретала для него особое значение. "Входя ко мне, врач всегда держал правую руку в кармане пальто". Значит, он там что-то прятал? А что это может быть, как не яд, чтобы отравить его? "Осмотрев десны в один день, почему-то осматривал и на другой день, и уже не в первый раз, была ли у меня цинга",

 — выдвигает он второе обвинение против врача. Е. И. Минаков заподозрил, что при осмотре врач вкладывал ему в рот какое-то ядовитое вещество, недаром же каждый раз после осмотра он чувствовал во рту сладковатый вкус. "Яд" начал действовать, с узником случился страшный припадок, и на его крики сбежался весь тюремный персонал. Е. И. Минаков ударил доктора, сказав ему: "Ты меня отравил". На него надели смирительную рубашку…

На языке психиатров эта болезнь называется "астеническим психозом"

— временным помешательством в общем-то здорового человека. Но в "деле Минакова" начальство с этим не считалось и признаки душевной болезни узника его не интересовали. Арестант этот был "вообще дурного поведения", нарушал тюремный порядок своими криками и пением, не желал принимать священника и т. д. Поэтому сразу же после того, как узник ударил доктора, началось предварительное следствие. Е. И. Минаков заявил, что специально ударил доктора, чтобы добиться для себя смертной казни и тем самым облегчить участь товарищей по заключению. Он был приговорен к расстрелу, однако ему предложили написать прошение о помиловании, но узник отказался… По каким-то причинам с приведением приговора в исполнение медлили, и целых две недели арестант пробыл в Шлиссельбурге под ежеминутной угрозой смертной казни. Однако и на этом страдания несчастного Е. И. Минакова не кончились. Когда его уже вели на расстрел, он крикнул: "Прощайте, товарищи, меня ведут казнить!"

В ответ на его слова не раздалось ни единого звука: одиноким Е. И. Минаков начал свой протест, одиноким и закончил его.

Впрочем один из узников, Ипполит Никитич Мышкин, не мог простить себе этого молчания.

В первый раз И. Н. Мышкин был арестован в 1876 году, когда пытался освободить Н. Г. Чернышевского. Он изготовил фальшивые бумаги, в которых был "приказ" о переводе писателя из Вилюйска, явился с ними к начальнику тюрьмы и потребовал, чтобы на основании этих бумаг ему передали арестанта Н. Г. Чернышевского. На И. Н. Мышкине был надет мундир жандармского офицера, но по роковой случайности он нацепил аксельбант не на ту сторону мундира, и начальник тюрьмы, заметив это, заподозрил неладное. Он приказал схватить мнимого офицера, тот бросился бежать, добрался до Лены, вскочил в лодку и поплыл вверх по реке. Его поймали и отправили в Россию, где его давно уже разыскивали по делу устроенной им тайной типографии.

И. Н. Мышкина судили и приговорили к 10 годам каторжных работ. Сначала он сидел в белгородской каторжной тюрьме, откуда пытался бежать; потом оказался в харьковском централе. Но жить в тюрьме, переносить гнет и издевательства тюремщиков он не хотел и однажды заявил о своем желании пойти в церковь. Начальство разрешило, так как власти всегда покровительствовали религиозным настроениям арестантов. Однако, очутившись в церкви, И. Н. Мышкин дождался момента, когда смотритель харьковской тюрьмы подошел приложиться к кресту, и ударил его по лицу. "Пусть меня расстреляют! — заявил он. — Я не хочу жить под вашей властью в вашей тюрьме". На этот раз начальство не захотело раздувать историю, и узника признали душевнобольным. Желая избавиться от беспокойного заключенного, начальство переводило его из тюрьмы в тюрьму, сослало на Кару, откуда И. Н. Мышкин и прибыл в Шлиссельбург.

После казни Е. И. Минакова он стал сокрушаться, что никто не ответил на прощальные слова приговоренного к смерти. И стал думать о том, чтобы связаться с товарищами по заключению и сговориться с ними об общем протесте. И. Н. Мышкин стал посылать записки в корешках книг в надежде, что кто-нибудь из заключенных догадается посмотреть туда. Но проходили дни, а никто не догадывался, и И. Н. Мышкин стал терять надежду на возможность общего протеста…