20 ноября 1921 года «Известия» опубликовали обращение Слащёва к офицерам и солдатам армии Врангеля: «С 1918 года льется русская кровь в междоусобной войне. Все называли себя борцами за народ. Правительство белых оказалось несостоятельным и не поддержанным народом – белые были побеждены и бежали в Константинополь. Советская власть есть единственная власть, представляющая Россию и её народ. Я, Слащёв-Крымский, зову вас, офицеры и солдаты, подчиниться Советской власти и вернуться на Родину». Но, в отличие от Слащёва, многие из вернувшихся были репрессированы. А Яков Александрович с июня 1922 года стал преподавать тактику в Высшей тактически-стрелковой школе командного состава «Выстрел». 11 января 1929 года он был застрелен на своей квартире 24-летним Лазарем Львовичем Коленбергом, мстившим за брата, казненного по приказу Слащёва в Николаеве. С целью убийства он стал брать уроки тактики у Слащёва на дому и во время урока убил генерала тремя выстрелами. Коленберг был признан психически невменяемым. Не исключено, что ОГПУ помогло мстителю найти свою жертву, поскольку уже через год, в 1930-м, под личным руководством тогдашнего главы этого ведомства В.Р. Менжинского (1874–1934) была проведена операция под кодовым названием «Весна», в ходе которой было арестовано около 5 тысяч бывших царских и белых офицеров, служивших в Красной армии, а еще с середины 20-х началось их ускоренное увольнение в запас. Возможно, ОГПУ решило избавиться от Слащёва руками Коленберга. ОГПУ пыталось обвинить Слащёва в антисоветской агитации, но на регулярных попойках со слушателями у него на квартире все так быстро напивались до невменяемого состояния, что об антисоветских разговорах и речи не было. Чекисты хотели даже обвинить бывшего генерала в сознательном спаивании красных командиров, но эта затея показалась уж слишком фарсовой.
Сослуживец Слащёва по «Выстрелу», бывший полковник императорской армии и будущий генерал-майор Красной армии Сергей Дмитриевич Харламов (1881–1965), в Гражданскую войну служивший у красных, после ареста в 1931 году показал о последних годах жизни Якова Александровича: «И сам Слащов, и его жена очень много пили. Кроме того, он был морфинист или кокаинист. Пил он и в компании, пил и без компании.
Каждый, кто хотел выпить, знал, что надо идти к Слащову, там ему дадут выпить. Выпивка была главной притягательной силой во всех попойках у Слащова. На меня не производило впечатления, что вечеринки устраивают с политической целью: уж больно много водки там выпивалось.
Я бывал на квартире у Слащова 2–3 раза не специально по приглашению на вечеринку, а или по делу, или по настойчивому приглашению зайти на минутку. И так как водку там пили чаще, чем обычно мы пьем чай, то бывала и водка.
Жена Слащова принимала участие в драмкружке “Выстрела”. Кружок ставил постановки. Участниками были и слушатели, и постоянный состав. Иногда после постановки часть этого драмкружка со слушателями-участниками отправлялась на квартиру Слащова и там пьянствовала. На такое спаивание слушателей командованием курсов было обращено внимание и запрещено было собираться со слушателями.
Что за разговоры велись там на политическую тему – сказать не могу. Знаю только, что часто критиковали меня как начальника отдела и кое-кого из преподавателей тактики… Ко мне Слащов чувствовал некоторую неприязнь и иногда подпускал по моему адресу шпильки.
Последнее время при своей жизни он усиленно стремился получить обещанный ему корпус. Каждый год исписывал гору бумаг об этом. Помню, раз даже начал продавать свои вещи, говоря, что получает назначение начальником штаба Тоцкого сбора. Никаких, конечно, назначений ему не давали. Но каждый раз после подачи рапорта он серьезно готовился к отъезду».
Владимир Владимирович Маяковский