100 великих загадок современности

Движения ее, осанка, манеры выдавали в ней даму высшего света. Таковы мои первые впечатления. Но что поразило меня более всего, так это сходство молодой женщины с вдовствующей императрицей. Говорила она по-немецки, но с явственным русским акцентом, и, когда я обращалась к ней по-русски, она вполне понимала меня, ибо, хотя она и отвечала на немецком языке, но ее реплики были абсолютно точны. У нее болел нарыв на руке, и я посоветовала ей лечь в больницу. Благодаря хлопотам господина С. нам удалось найти место в Мариинской больнице…

Поскольку я постоянно была при ней, через некоторое время она начала доверять мне; может быть, этому способствовала и обстановка, совершенно ей чуждая. Любой прямой вопрос ее пугал; она замыкалась в себе. Ее нелегко было вызвать на разговор, но затем уже следовало стараться не помешать ей, прерывая замечаниями. Если предмет беседы был ей интересен, она говорила вполне охотно. Так было почти всегда, когда речь заходила о ее детских годах: жизнь вместе с родителями, братом и сестрами, кажется, единственное, что ее интересовало, воспоминания переполняли ее в эти моменты… Она умела быть признательной за доброту и дружбу, которую ей выказывали. От всей ее натуры веяло благородством и достоинством, которые притягивали всех, кто знакомился с ней.

Сколько раз она повторяла мне:

– Я не знаю, чего Бог хочет от меня! Почему я одна осталась в живых? Почему не дано мне было умереть вместе со всеми? И ведь я умирала уже не раз, но люди зачем-то заставляли меня жить!»

Среди частых посетителей госпожа фон Ратлеф упоминает посла Дании. Это объясняется вполне очевидным образом: именно в Копенгагене доживала свой век вдовствующая русская императрица или, изъясняясь в терминах родства, бабушка Анастасии. Слухи о том, что в Берлине объявилась женщина, претендующая на высокий титул великой княжны, докатилась и до Дании. Императрица была взволнована: пусть даже один шанс из тысячи, что вся эта история окажется правдой, разве можно им пренебречь? Так, господин Зале, датский посланник в Берлине, неожиданно для себя сделался «разведчиком» по приказу брата вдовствующей императрицы. Дипломат стал частым гостем в Мариинской больнице. А тем временем в Копенгагене без нетерпения и даже с некоторой долей скептицизма ожидали его донесений.

Бывший камердинер Николая II Волков был единственным, кому удалось бежать из Екатеринбурга. С тех пор он безвыездно жил в Копенгагене при старой императрице. Когда в Дании прочли доклад господина Зале, ни у кого не возникло сомнений: кто лучше Волкова сможет обнаружить обман? Не теряя времени, Волков сел в берлинский поезд…

Нам известно три рассказа о встрече Анни со старым слугой. Первый из них принадлежит профессору Бергу – это его письмо Пьеру Жильяру:

«Я в деталях помню, как госпожа Чайковская встретилась у меня с бывшим слугой императорского двора. Волков говорил только по-русски, и поэтому я не слишком могу судить, о чем шла речь. Сначала он держался чрезвычайно холодно и даже с некоторой подозрительностью, но на следующий день, кажется, переменил мнение, ибо сделался отменно вежлив и был тронут до слез, когда пришло время отъезда».

Вторая версия представляет несомненный интерес, поскольку это уже воспоминания самого Волкова:

«До госпожи Чайковской я добрался не без труда. В мое первое посещение мне не позволили говорить с ней, и я принужден был удовольствоваться тем, что рассматривал ее из окна; впрочем, даже этого мне было достаточно, чтобы убедиться, что женщина эта не имеет ничего общего с покойной великой княжной Анастасией Николаевной. Я решил все же довести дело до конца и попросил о еще одной встрече с нею.

Мы увиделись на следующий день. Выяснилось, что госпожа Чайковская не говорит по-русски; она знает только немецкий…

Я спросил ее, узнает ли она меня; она ответила, что нет. Я задал ей еще множество вопросов; ответы были столь же неутвердительны. Поведение людей, окружающих госпожу Чайковскую, показалось мне довольно подозрительным. Они беспрестанно вмешивались в разговор, отвечали иногда за нее и объясняли всякую ошибку плохим самочувствием моей собеседницы.

Еще раз должен подтвердить, и самым категоричным образом, что госпожа Чайковская не имеет никакого отношения к великой княжне Анастасии Николаевне. Если ей и известны какие-то факты из жизни императорской фамилии, то она почерпнула их исключительно из книг; к тому же ее знакомство с предметом выглядит весьма поверхностным. Это мое замечание подтверждается тем, что она ни разу не упомянула какой-нибудь детали, кроме тех, о которых писала пресса».

Третья версия, самая многословная, принадлежит госпоже фон Ратлеф:

«…Больная не говорила с ним, она беседовала с господином Зале и профессором Бергом по-немецки; картина выглядела довольно странно. Единственное, что оставалось Волкову, это молча разглядывать ее. Прощаясь с нами, он сказал, что “не может утверждать определенно, что госпожа Чайковская не великая княжна!” (из записки профессора Берга).