— Если ты ждешь от меня извинений, долго тебе придется ждать. Барбитураты и алкоголь — плохая комбинация.
— Это неважно, — сказала она. — Я и раньше получала пощечины.
Это ударило меня воспоминанием о Марине, и я скривился. Не совсем будто бы похоже, но пощечина есть пощечина. Ну, и злой я тоже был, а не только испуганный.
Она подошла к стулу в уголке и села, туго обмотавшись полотенцем. Смотрела надуто, по-младенчески.
— Мой друг, Роджер Битон, звонил. Говорила ли я тебе уже?
— Да.
— Мой
— Отлично, твой хороший друг Роджер.
— Он мне сказал, чтобы я обязательно посмотрела сегодня вечером речь ирландского засранца. Так он его называет. А потом он спросил меня, какое расстояние от Далласа до Джоди. Я ему сказала, а он на это: «Достаточно далеко, конечно, в зависимости от того, в какую сторону будет дуть ветер». Сам он выбирается из Вашингтона, много других людей тоже, но я не думаю, что это им сильно поможет. Невозможно убежать от ядерной войны. — И тогда она начала плакать, горько, конвульсивно всхлипывая, вздрагивая всем телом. —
Она закрыла лицо ладонями. Я стал рядом, словно какой-то старомодный джентльмен, прося девичьей руки, и обнял ее. Она обхватила меня руками за шею, вцепившись с отчаянием утопленницы. После душа тело ее еще было холодным, но щека, которой она прислонилась к моему плечу, пылала огнем.
В тот миг я также их всех ненавидел, а сильнее других Джона Клейтона, который посеял эти страхи в молодой женщине, неуверенной, незащищенной психологически. Он их сеял, поливал и смотрел, как они растут.
А разве единственная Сэйди переживала ужас той ночью, разве она была единственной, кто обратился к пилюлям и алкоголю? Как много, как быстро пьют сейчас, скажем, в «Плюще»? Я тупо допускал, что люди встретят Кубинский ракетный кризис, как и любую другую временную международную заварушку, так как к тому времени, когда я поступал в колледж, все это было лишь прозаичным отголоском имен и дат, которые следует запомнить перед очередным экзаменом. Для людей в долине (в темной долине) настоящего времени, все это выглядело иначе.
— Фото ждали меня здесь, когда я возвратилась из Рино. — Сэйди посмотрела на меня своими оробевшими, покрасневшими глазами. — Я хотела их выбросить, но не смогла. Я продолжала их рассматривать.
— Этого и хотел тот сукин сын. Ради этого он их и прислал.
Казалось, она не слышит.
— Статистический анализ его хобби. Он говорит, что когда-то, когда компьютеры станут достаточно мощными, это будет важнейшая наука, так как статистический анализ никогда не ошибается.
— Неправда, — мысленно я вообразил себе Джорджа де Мореншильда, обольстителя, который стал единственным другом Ли. — Всегда остается окно неопределенности.
— Я думаю, дни суперкомпьютеров Джонни никогда не настанут, — сказала она. — Люди, которые останутся, если такие вообще будут, будут жить в пещерах. Ядерная ночь, так называет это Джонни.
— Он настоящий мешок с дерьмом, Сэйди. И твой друг Роджер тоже.
Она покачала головой. Ее налитые кровью глаза печально меня рассматривали.
— Джонни знал, что россияне собираются запустить что-то в космос. Мы, тогда как раз только закончили колледж. Он мне об этом летом сказал, и точно, в октябре они запустили свой
— И они это сделали? Сделали они это, Сэйди?
— Они послали собаку, и они послали человека. Собаку звали Лайка, помнишь? Она там и умерла. Бедная собачка. Им уже не надо запускать двух людей и бомбу, правда же? Они используют свои ракеты. А мы свои. И все из-за какой-то сраного острова, где скручивают
— Ты знаешь, как говорят фокусники?
— Кто? О чем ты говоришь?
— Они говорят: можно обмануть ученого, но никогда не обманешь другого фокусника. Пусть твой муж преподает научные дисциплины, но он отнюдь не фокусник. Россияне, однако, как раз фокусники.
— Ты не понимаешь. Джонни говорит, что они просто
— Джонни пересмотрел тех телерепортажей, когда у них ракеты на Первое мая таскают по Красной площади. А того он
— Ты не должен…ты не можешь…