Но они искали беззащитную жертву и, конечно же, уходить не собирались. Решили ограбить его, отнять то малое, что могло быть при нем, возможно, избить и уж точно вытряхнуть из инвалидного кресла.
Джейк и Джордж слились воедино, и теперь оба жаждали крови.
Внимание мальчишек сосредоточилось на старике, сидевшем в инвалидном кресле, и они не видели, как я иду к ним по диагонали — точно так же я пересекал шестой этаж Техасского хранилища школьных учебников. Моя левая рука мало на что годилась, но к правой претензий не было, я накачал ее за три месяца занятий лечебной гимнастикой, сначала в «Паркленде», потом в «Эден-Фоллоус». И точность броска я сохранил, не зря же играл третьим бейсменом в средней школе. Первый камень я бросил с тридцати футов, и он угодил Голожопому в грудь. Тот вскрикнул от боли и неожиданности. Подростки — все пятеро — повернулись ко мне. Когда они это сделали, я увидел, что их лица обезображены, как и у перепуганной женщины. Парень с пращой, мистер Да-Пошел-Ты, выглядел хуже остальных. На месте его носа зияла дыра.
Я переложил второй кусок бетона из левой руки в правую и бросил в самого высокого из подростков, в дылду в большущих мешковатых штанах, которые тот подтянул до самой грудины. Он поднял руку, чтобы защититься. Кусок бетона угодил в нее, вышиб из пальцев косяк. Подросток взглянул на меня и побежал. Голожопый последовал за ним. Трое остались.
—
Я не сомневался, что пора, но числом они превосходили меня, а все снаряды я расстрелял. Однако имея дело с подростками, взять верх в такой ситуации можно только одним способом — не выказывать страха, демонстрировать истинно взрослую злобу. Продолжать переть на них, что я и делал. Схватил мистера Да-Пошел-Ты за старенькую футболку правой рукой, левой вырвал у него пращу. Он смотрел на меня, широко раскрыв глаза, не сопротивляясь.
— Бздун! — Я наклонился к нему, чуть ли не ткнулся своим носом в… ткнулся бы в его нос, если бы тот не сгнил. От подростка пахло потом, дымом марихуаны и грязью. — Какой же ты бздун, если готов напасть на старика в инвалидном кресле.
— Кто вы…
— Чарли гребаный Чаплин. Ездил во Францию, чтобы посмотреть, как танцуют дамы. А теперь вали отсюда.
— Отдайте мне мою…
Я знал, чего он хочет, и звезданул пращей ему по лбу. Раздавил одну из язв, оттуда потек гной с кровью. От боли его глаза наполнились слезами. Меня же наполнили отвращение и жалость, но я постарался не выказать ни первого, ни второй.
— Ничего не получишь, бздун, кроме шанса убраться отсюда, прежде чем я вырву твои никчемные яйца из твоей, несомненно, гниющей мошонки и засуну в дыру, которая у тебя теперь на месте носа. У тебя один шанс. Воспользуйся им. — Я набрал полную грудь воздуха и выкрикнул ему в лицо, окатив его капельками слюны: —
Затем я наблюдал, как они убегают, испытывая стыд и восторг примерно в равных пропорциях. Прежнему Джейку удавалось угомонить даже особо буйных в классах для выполнения домашнего задания, в том числе и в пятницу перед каникулами, но на большее он не годился. Новый Джейк отчасти стал Джорджем. А Джордж многое пережил.
За моей спиной раздался хриплый кашель, напомнивший мне об Эле Темплтоне. Когда приступ прошел, старик заговорил:
— Парень, я бы многое отдал, чтобы увидеть, как эти злобные говнюки улепетывают, сверкая пятками. Я не знаю, кто вы, но у меня в кладовке осталось немного «Гленфиддиша», и если вы вытащите меня из этой чертовой рытвины и откатите домой, я разделю его с вами.
Луна выглянула снова, и пока она светила в разрыве между облаками, я разглядел его лицо. Он отрастил длинную седую бороду, и из носа торчала трубочка, но даже по прошествии пяти лет я без труда узнал человека, который втянул меня в эту историю.
— Привет, Гарри, — поздоровался я.
Глава 31
1
Он по-прежнему жил на Годдард-стрит. Я закатил его по пандусу на крыльцо, и он достал внушительную связку ключей. А куда деваться? Парадная дверь запиралась как минимум на четыре замка.
— Арендуете или ваш?
— Мой, — ответил он. — Пока.
— Это хорошо. — Раньше он дом арендовал.
— Вы так и не сказали, откуда знаете мое имя.
— Сначала давайте выпьем. Мне это не повредит.
Дверь вела в гостиную, которая занимала переднюю половину дома. Он сказал мне: «Стой!» — словно лошади, и зажег фонарь Коулмана. В его свете я увидел мебель, о какой говорят: «Старая, но пригодная для использования». На полу лежал красивый плетеный ковер. Ни на одной из стен я не заметил ни аттестата об окончании средней школы, ни взятого в рамочку сочинения «День, который изменил мою жизнь», зато хватало католических икон, компанию которым составляло множество фотографий. Неудивительно, что я узнал некоторых запечатленных на них людей. В конце концов, я встречал их всех.
— Заприте, пожалуйста, дверь, хорошо?
Я закрыл дверь, отсекая темный и опасный Лисбон-Фоллс, задвинул оба засова.
— И врезной замок, если не возражаете.