11/22/63

Фанфары возвестили о начале выпуска новостей. На экране появился Чет Хантли.

— После выходных, проведенных во Флориде, где президент Кеннеди наблюдал за испытательным пуском ракеты «Поларис» и навещал выздоравливающего отца, он провел трудовой понедельник, произнеся пять речей за девять часов.

Вертолет — «Морпех-один» — приземлялся под радостные крики толпы. Вот Кеннеди приближается к толпе, одной рукой приглаживая растрепавшиеся волосы, а другой придерживая галстук. Он шагал впереди агентов секретной службы, которым пришлось перейти на бег трусцой, чтобы не отстать. Я зачарованно наблюдал, как он протиснулся между оградительными барьерами и нырнул в ожидающую толпу, пожимая руки направо и налево. На лицах агентов читался ужас.

— Этот сюжет из Тампы, — продолжил Хантли, — где Кеннеди пожимал руки почти десять минут. Он доставляет массу хлопот людям, чья работа — оберегать его жизнь, но вы видите, как это всем нравится. И он идет им навстречу, Дэвид… при всей приписываемой ему отчужденности, он наслаждается обязанностями, которые налагает политика.

Кеннеди уже продвигался к лимузину, по-прежнему пожимая руки и иногда попадая в женские объятия. Его поджидал кабриолет с откинутым верхом, как две капли воды похожий на тот, что повезет ДФК из аэропорта Лав-Филд на встречу с пулей Освальда. Может, и тот самый

. На мгновение на черно-белом экране в толпе промелькнуло знакомое лицо. Я сидел на диване и наблюдал, как президент Соединенных Штатов пожимает руку моему букмекеру из Тампы.

Понятия не имею, правду ли говорил Рот о сифилисе, который подхватил Эдуардо Гутиеррес, или только повторял пущенный кем-то слух, но тот заметно похудел, полысел, и в его глазах читалось недоумение, словно он не понимал, где находится, да и кто он такой. По обе стороны от Эдуардо стояли крепкие парни, одетые, как и агенты секретной службы, в строгие костюмы, несмотря на флоридскую жару. Через мгновение он исчез с экрана, и камера уже показывала Кеннеди, отъезжающего в кабриолете, такого уязвимого. Президент махал рукой и широко улыбался.

Экран заполнило морщинистое, обаятельно улыбающееся лицо Хантли.

— Не обошлось и без забавного момента, Дэвид. Когда президент входил в танцевальный зал «Интернейшнл инн», где ждали члены Торговой палаты Тампы, чтобы выслушать его речь… смотрите сами.

Когда Кеннеди вошел, махая рукой членам Торговой палаты, которые приветствовали его стоя, пожилой господин в тирольской шляпе и кожаных коротких штанах заиграл «Слава вождю» на огромном аккордеоне, который буквально подмял его под себя. Президент остановился, медленно повернулся к нему, а потом вскинул руки, как бы говоря: «Ну ни фига себе». И впервые я увидел в нем настоящего человека, каким уже хорошо представлял Освальда. В этой замедленной реакции, в этих вскинутых руках я увидел не просто чувство юмора, а высокую оценку удивительной абсурдности жизни.

Дэвид Бринкли тоже улыбался.

— Если Кеннеди переизберут, возможно, этого господина пригласят сыграть на инаугурационном балу. Возможно, «Польку пивного бочонка», а не «Славу вождю». Тем временем в Женеве…

Я выключил телевизор, вернулся к дивану и открыл тетрадку Эла. Пролистывая, продолжал видеть перед собой Кеннеди. И его улыбку. Чувство юмора. Чувство абсурда. Человек в окне шестого этажа книгохранилища ими не обладал. Освальд вновь и вновь доказывал, что менять ход истории — дело не для таких, как он.

10

Я с ужасом обнаружил, что пять из шести последних страниц записей Эла — о пребывании Ли в Новом Орлеане и его бесплодных попытках перебраться на Кубу через Мексику. Только на самой последней странице речь пошла о подготовке к покушению, и записи эти показались мне слишком поверхностными и небрежными. Эл, несомненно, знал эту часть истории наизусть и, вероятно, полагал, что будет уже поздно, если я не сумею остановить Освальда к третьей неделе ноября.