11/22/63

Карно улыбнулся, словно услышал что-то забавное, схватил со стола обмотанную фетром трубу и захерачил мне по левому колену. Я услышал, будто что-то там, внизу, треснуло. Звук такой, как если кто-то хрустит своими пальцами. Боль невыразимая. Подавив вопль, я осел в руках тех двоих, которые меня держали. Они поддернули меня вновь вверх.

Рот стоял в косяке, руки в карманах, с той же беззаботной улыбкой на лице.

— О'кей. Законно. Там, кстати, распухнет. Ты не поверишь, как сильно распухнет. И чего стыдится, ты сам себе это купил, сам заплатил и вот теперь имеешь. Конечно, это просто факты, мэм, ничего кроме фактов.[624]

Громилы рассмеялись.

— Факт, шо в таком прикиде, как тот, шо был на тебе в тот день, когда ты зашел в мой офис, никто не делает таких ставок. Для пацика, одетого так, как тогда был одет ты, убойная ставка — это две пятерки, больше всего — пара десяток. Но «Пираты» победили, это тоже факт. И я начинаю думать, шо Эдди Г. где-то прав. Не то шо ты какой-то там черт, или оборотень, или какой-то экстрасенсорный трюкач, ничего подобного, но, скажем, если ты знаешь кого-то, кто знает кое-что? Скажем, как забашлять где надо, чтобы «Пираты» выиграли всю семерку?

— Никто не отважится на договорную игру в бейсболе, Рот. Никто после скандала «Черных носков» 1919 года. Ты, как букмекер, должен был бы это знать[625].

Он поднял брови вверх.

— Ты знаешь мое имя! Ой-ой, может, ты и в самом деле экстрасенс. Но я не могу тратить на тебя целый день.

Словно в подтверждение последних слов, он посмотрел на свои часы. Те были большими, громоздкими, наверное, «Ролекс».

— Я хотел посмотреть, где ты живешь, когда ты тогда являлся за деньгами, но ты пальцем прикрыл свой адрес. Ну и хорошо. Много кто так делает. Я решил, пусть так и будет. Мо’, над’ было послать пару парней, что бы выбили из тебя дерьмо, или совсем прибили, чтобы у Эдди Г. ум — или шо там от него осталось — успокоился? Только потому, шо какой-то пацик чудно выиграл, лишив меня двенадцати сотен? На хер, чего Эдди Г. не знает, то его не волнует. Кроме того, убери я тебя, он начал бы думать про шото другое. Скажем, шо Генри Форд был Анни Христосом или еще о кто знает каком дерьме. Карно, он вновь меня не слушает, а меня это бесит.

Карно влепил трубой мне по корпусу. Удар парализующей силы попал ниже ребер. Боль, сначала зудящая, пошла в рост, разгорелась во мне горящей кометой.

— Больно, не так ли? — спросил Карно. — Аж до коленки той достает, правда?

— Кажется, ты мне что-то порвал, — произнес я. Услышав звук охрипшей паровой машины, я понял, что это я так хекаю.

— Я, бля, надеюсь, шо так и есть, — сказал Рот. — Я тебя о

тпустил, ты, дурбецало! Я, бля, тебя отпустил

! Я о тебе забыл! А ты потом нарисовываешься у Фрэнка в Форт-Уорте, чтобы сыграть на бой Кейси-Тайгер. И вновь тотже самый почерк — большая ставка на неудачника, чтобы взять наибольший коэффициент. На этот раз, сука, ты предусмотрел даже конкретный раунд. Короче, вот шо будет дальше, дружище: ты мне рассказываешь, откуда ты все знал. Если так, я делаю с тебя несколько снимков в этом виде и Эдди Г. отомщен. Он знает, шо не может получить тебя мертвого, так как Карлос сказал ему нет, а Карлос единственный, кого он слушается, даже сейчас. Но когда он увидит какое из тебя месиво... но где там, пока шо на тебе совсем не видно, шо ты попал под крутой замес. Ну-ка замеси его еще, Карно. Личико теперь.

И, пока двое меня держали, Карно обработал мое лицо. Сломал мне нос, запечатал левый глаз, выбил несколько зубов и отверткой разорвал левую щеку. Я еще успел подумать: «Или я сейчас упаду в обморок, или они меня убьют, в любом случае боль прекратится». Но я не упал в обморок, а Карно в какой-то момент остановился. Он тяжело дышал, его желтые рукавчики были забрызганы красным. Солнце заглянуло в кухонные окна, пуская веселые полосы по выцветшему линолеуму.

— Это уже лучше, — сказал Рот. — Карно, принеси из фургона «Полароид». И поторопись. Я хочу уже закончить.

Перед тем как уйти, Карно снял с себя перчатки и положил на стол рядом с трубой. Фетровые полоски на ней кое-где отстали. Пропитались кровью. Лицо у меня горело, но хуже было животу. Оттуда не переставал расползаться жар. Что-то очень нехорошее происходило там.

— И еще разок, Эмберсон. Откуда ты знал о договорняках? Кто тебе говорил? Правду.

— Это просто догадки, — я старался уверить себя, что говорю, словно человек с сильной простудой. Но напрасно. Я говорил голосом того, из кого только что выбили все дерьмо.

Он подхватил трубу и начал похлопывать ею себе по рыхлой ладони.

— Кто тебе говорил, ты, сракоротый?

— Никто. Гутьерэс прав. Я черт, а черти видят будущее.

— Ты теряешь шансы.

— Ванда слишком для тебя высокая, Рот. И слишком худая. Ты, когда сверху нее, похож, наверное, на жабу, которая пытается трахнуть треску. Или, может...