11 сентября и другие рассказы

— Ты, — Илья сделал паузу, — ты…

— Я беру компенсацию за Крылья Советов.

— Какие Крылья Советов?

— Ты даже этого не знаешь, деревня, а ещё говоришь, что из Ленинграда.

— Из Москвы, — автоматически поправил Илья.

— Всё равно, одинаковые лохи. Слушай сюда, как говорят у нас в Одессе. До начала русской эмиграции итальянцы выбрасывали куриные крылышки как отходы, но когда увидели, что мы их подбираем, стали их продавать. Сначала за бесценок, потом всё дороже и дороже. А теперь они просто оскорбляют мои патриотические чувства, когда кричат, что продаются Крылья Советов. Ты ведь и сам это слышал. Ну, скажи, слышал?

— Да.

— Так что бери свою долю и скажи спасибо.

— Свою долю возьму, а спасибо говорить не буду, да и в игры эти больше играть не хочу.

— Тогда тебе придётся сумку с продуктами сторожить, а то она мне работать мешает, — сказал Гена, — а пока, раз уж мы всё равно на скамейку сели, давай перекусим. Он достал перочинный нож, сделал сэндвичи, положил их на салфетку и протянул Илье. Потом он посмотрел по сторонам и добавил, — не люблю я всухомятку есть, пойду, сок возьму. Ты какой хочешь?

— Я обойдусь, — ответил Илья, прикидывая свои финансовые возможности.

— Не бойся, говори какой, я угощаю.

— Мне всё равно.

— Подожди.

Гена подошёл к автомату, засунул в отверстие для монет согнутую в виде крюка проволоку, легонько ударил по боковой стенке, выбил банку сока, повертел её в руках, потом таким же образом выбил ещё три банки и, вернувшись к скамейке, поставил их рядом с бутербродами. Получилось у него это так быстро, что никто, кроме Ильи ничего не заметил.

После обеда одессит пошёл на промысел, а Илья лёг на лавочку и положил сумку под голову.

…Разбудил его вопрос Гены:

— Эй, соня, где продукты?

Илья сунул руку под голову, но там были какие-то старые тряпки.

— Украли, — сказал он, садясь и потягиваясь, — это нас Бог наказал.

— Меня наказывать не за что, а если ты такой грешник, то проверь на месте ли у тебя кошелёк.

Илья сунул руку в карман, потом в другой и побледнел.

— У меня там были деньги на весь месяц, Надя меня убьёт.

— Правильно сделает, нечего рот разевать, это тебе не Ленинград, итальянцы работают не хуже наших, с ними надо держать ухо востро.

— Пошёл ты со своими советами.

— Я и ходил, пока ты здесь ушами хлопал, проверял итальянцев на вшивость. Вот, смотри, — он достал кошелёк Ильи и зажал его между большим и указательным пальцем.

— Свинья, — сказал Илья, вырывая кошелёк.

— Ну вот, уж и пошутить нельзя, — ответил Гена, наклоняясь и вытаскивая из-под лавки сумку с продуктами.

— Шути с кем-нибудь другим.

— Ладно, я тебе за причинённое беспокойство кусок сала дам.[47]

Они вошли в метро и сразу же им бросился в глаза невзрачно одетый мужчина со скрипкой в руках.

— Наш человек, — сказал Гена.

— Откуда ты знаешь?

— У него же печать на лбу.

Они подошли к музыканту, но ещё до того как успели с ним заговорить, он положил скрипку на плечо и заиграл. Около него быстро собрались люди и когда толпа была уже достаточно большой, он эффектно закончил пьесу. Слушатели захлопали и стали бросать деньги. Через несколько секунд подошёл поезд и все разошлись.

— Ты не из Одессы? — спросил скрипача Гена.

— Нет.

— У нас тоже есть хорошие исполнители, один даже в «Гамбринусе» играл, Сашкой звали, может слышал?

— Меня тоже Сашей зовут, но я в Москве учился, у профессора Шульмана.

— Надо же, и я у Шульмана учился, — сказал Гена, — тоже профессор в своём роде.

— Может родственник?

— Вряд ли.

— А чем он занимается?

— Он, — Гена сделал неопределённый жест рукой, — он артист оригинального жанра. Специалист высочайшей квалификации. Импровизировал на ходу и зрители никогда не знали, чем закончится очередной его номер. Теперь таких уже не осталось. Впрочем, что я говорю, ты тоже хорошо играл, я бы тебе с удовольствием заплатил, но у меня только 10 миль одной бумажкой.

— Я тебе сдачи дам.

— Давай, — обрадовался Гена, — я положу десять, а возьму шесть, ты не обидишься?

— Можешь даже взять семь.

— А восемь?

— Бери, сколько хочешь.

— Вот этого моему приятелю говорить нельзя, — предостерёг скрипача Илья, внимательно наблюдая за одесситом. Проследить за ним было невозможно и когда они сели в поезд, Илья спросил:

— Сколько ты взял?

— Десять миль.

— Не больше?

— Нет.

— Зачем же надо было дурака валять?

— Хотел человеку удовольствие доставить. Для нас, артистов, деньги — это мелочи, самое главное — признание зрителя. Тебе этого не понять.

— Почему это не понять? Я тоже музыкой занимался, несколько лет с ансамблем выступал.

— Тебе за это платили?

— Конечно.

— А чего же ты здесь теряешься?

— У меня гитары нет.

— Я дам тебе свою.

— У тебя-то она откуда?

— Для дела нужна была, а продать её я не успел, так что возьми, попользуйся.

Илья промолчал.

— Бери, чудак, я чувствую, что базарная часть твоей натуры недоразвита и на рынке ты много не заработаешь, а с гитарой у тебя есть шанс.

Всю дорогу до дома Гена уговаривал Илью, а в Травояниках сам принёс ему гитару.

Илье действительно не хотелось торговать. Да и что он мог выставить на продажу? Грубо размалёванные шкатулки и дешёвую посуду в псевдорусском стиле.