12-й Псалом сестры Литиции

И что я увидел, проснувшись? Месиво из соплей отца Джонатана и одержимую паучиху, которую нечаянно прибил. Да я был уверен, что это сон.

Я и сейчас в этом уверен!

В больничной палате меня продержали сутки. Констебль, что меня допрашивал, был одет в духе Шерлока Холмса. Долго добивался признания, угрожал РОЗГАМИ и КНУТОМ. КНУТОМ! Мне – заслуженному чемпиону России! Тренеру сборной, завоевавшей кубок Европы! Да ты, ментяра дореволюционная, мне бутсы лизать должен! Короче, мерзостный абсолютно тип. Константин меня еле отбрехал. И засунул в монастырь подальше от доблестной полиции.

Улицы, по которым меня везли, были похожи на древний город. Не средневековый, конечно, но отсутствие асфальта чувствовалось каждым сантиметром моей округлившейся задницы. Еще бы! Ведь меня везли в карете! В карете! Как в Питере по Дворцовой, честное слово! Только дольше, хуже и бесплатно.

Не может быть сон столь подробным! Да я в жизни не читал Библию на латинском! Откуда в мозгах может быть подобная информация?!

Любуюсь на россыпь дырочек в руке. Проснуться не получалось. Нужны более суровые методы. У меня теперь утро непременно начинается с ножа или вилки, воткнутого в ладонь. Сразу же после проверки братана. Я все еще не теряю надежды проснуться. Просто отказываюсь верить, что женские формы, на которые натыкаются руки, мои.

Пару дней я ем в общей столовой. Читай трапезной. Три ряда длинных деревянных столов с десятком девушек на каждой стороне. Все настолько одинаково и мерно стучат ложками о тарелки, что заставляют вспоминать два года в армии. Прапора Егорова (сволочного дедовского подхалима, закладывавшего мать родную за косяк) заменяет толстая женщина, следящая за порядком. Размер её кулака больше кокосового ореха.

Некоторое время меня не трогают, позволяя пускать слюни, приставать к монашкам и тыкать в себя острыми предметами, но уже на третий день старшая в монастыре улавливает неладное. Цокает на синяки и запирает меня в келье.

Докуралесил. Нет чтобы тихо сдохнуть в уголочке! Теперь из каменного мешка я могу выходить только после беседы с монашкой, что взяла надо мной шефство, и только под её конвоем. Её зовут Сестра Лукреция.

Низенькая твердая женщина с теплыми глазами, поднимает мое тело с рассветом, проводит с ним беседы и ненавязчиво исполняет обязанности психолога для одного сбрендившего меня. Лукреция очаровательна. Она не красится, не ругается, мило улыбается, печально хмурит карие озера души и просто сногсшибательна даже в монашеской хламиде. У нее есть две замечательные особенности. Пятого размера. И я бы мог смириться со всей сложившийся ситуацией, но...

Но кошмар этот явно затягивается.

А еще она заставляет читать Библию.

– Сестра Литиция, уберите руки.

– Простите, сестра Лукреция.

Я не специально. Ладони сами ей на грудь упали.

Старшая из наставниц отодвигает меня твердой рукой и недовольно прищелкивает языком. Вот такая она, неприступная красавица.

Нашел время отношения строить, Черкесов! Проблем тут и так на небольшое государство, не говоря уже о прогнозируемых!

– Сестра Литиция, вернитесь ко мне, будьте любезны. Или ваша сегодняшняя прогулка отменяется!

Пришлось слушать её внимательней. Послушницам полагается заниматься какой-либо работой. Лечить страждущих, кормить нищих, мыть отхожие места и прочая безвозмездная ересь. Мне предложили копать грядки или штопать вейлы, так называли накидки на монашеские головы. Конечно, я отказался. За это меня лишили возможности гулять во дворе монастыря. Про город я вообще молчу. Гестапо, какое-то.

– Вы еще не пришли в себя, – мурлычет женщина. – Не желаете ли исповедаться?

– Боже упаси!

– Не упоминайте отца нашего всуе, – бормочет она и опять улыбается.

Нельзя так улыбаться сестрам, милая! Тем более, я тебе ни разу не сестра!

– Отдохните пару дней. Все три дня, что вас везли сюда из госпиталя, вы бредили, – она мягко и очень тактично меня обнимает. Я же утыкаюсь в нее всем сердцем, и только эта возможность поддерживает и воодушевляет меня.

Прижимаясь к груди Лукреции, переносить весь бред, творящийся кругом, намного проще. Я ж в бреду. Чего париться вообще?!

Но решаю уточнить:

– Мы ведь в Лондоне?

Монашка ангельски кротко воздевает глаза к небу. Там вместо облаков – каменная кладка шесть на тринадцать, я всю ночь прошлую считал.

– Опять вы за свое. Да, мы в пригороде Лондона. Но до города два дня на карете.

Отлично! Почти полное бинго.

– А год сейчас какой? – хочу 1886. Если уже бредить, то на полную катушку. Замочу Мориарти лично. Или с писателем кофе попью. То, что Холмс – выдуманный персонаж меня не волнует. Мужик в теле монашки тоже не каждый день встречается. Мысль: «Так вот откуда берутся трансгендеры» я закапываю так глубоко, что всем экскаваторам МДС (московской дорожно-строительной службы) не вырыть.

– Сестра?

Пенальти мне в подмышки, год прослушал!

– Вернусь и поговорим, – Лукреция вкладывает мне в руки Библию и оставляет одного.