– О, я бы сжег тебя, если бы ты знала, что хранится в голове моей! После того, снова окинув все кругом зорким и беспокойным взглядом лисицы, прокрадывающейся в свое логовище, он прибавил спокойным, по-видимому, голосом: – впрочем, не в том дело! Мы пошлем подмогу г. судье. Но только, к сожалению, у нас в настоящее время под рукою мало войска, и ему не справиться с этой массой. Придется подождать до завтрашнего дня. В городе восстановлен будет порядок, а тех, кто будет захвачен, не погладят по головке.
– Ах, кстати, ваше величество, – вставил здесь свое слово «кум Куактье», – я забыл доложить вам, что ночному дозору удалось захватить двух лиц, отставших от банды. Если вашему величеству угодно будет взглянуть на них, то они здесь, под рукою.
– Еще бы не желать! – воскликнул король. – Как, черт побери, ты забываешь подобные вещи! Эй, Олливье, беги скорее ты и приведи их сюда!
Олливье вышел из комнаты и минуту спустя снова явился в сопровождении двух пленников, окруженных стрелками королевской стражи. У одного из них было толстое, идиотское, пьяное и изумленное лицо. Одет он был в лохмотья и шел, волоча ноги и как бы приседая. У второго было бледное и улыбающееся лицо, уже знакомое читателю.
Король с минуту смотрел на них, не говоря ни слова, и затем отрывисто спросил первого:
– Как тебя звать?
– Жоффруа Пенсбурд.
– Ремесло твое?
– Бродяга.
– Ради чего ты присоединился к этой преступной экспедиции?
Бродяга взглянул на короля бессмысленным взором, размахивая руками. Это был один из тех ограниченных людей, у которых в голове не больше света, чем в свече под гасильником.
– Не знаю, – ответил он. – Все пошли, и я пошел.
– Не имели ли вы целью наглым образом ограбить и убить нашего судью города Парижа?
– Не знаю. Я знаю только, что шли брать что-то у кого-то. Вот и все.
Один из стражников показал королю серп, найденный у разбойника.
– Узнаешь ли ты это оружие? – спросил король.
– Да, это мой серп. Я – виноградарь.
– А признаешь ли ты в этом человеке товарища своего? – продолжал Людовик XI, указывая на другого пленника.
– Нет, я его вовсе не знаю.
– Довольно, – произнес король и, сделав знак рукою молчаливому человеку, неподвижно стоявшему возле дверей и на которого мы уже обращали внимание читателя, он прибавил:
– Кум Тристан, возьми-ка этого человека под свое попечительство.
Тристан Пустынник поклонился и что-то сказал на ухо двум стражникам, которые увели с собою бедного бродягу.
Король приблизился ко второму пленнику, у которого на лбу выступили крупные капли пота, и спросил его:
– Твое имя?
– Пьер Гренгуар, ваше величество.
– Ремесло твое?
– Философ, ваше величество.
– Как ты себе позволил, негодяй, нападать на нашего друга, парижского судью, и что ты имеешь сказать об этом народном бунте?
– Я, ваше величество, вовсе не участвовал в нем.
– Как так, негодяй! Но разве ты не был захвачен дозором среди этой сволочи?
– Никак нет, ваше величество, тут произошла ошибка, несчастная случайность. Я, изволите ли видеть, ваше величество, – соблаговолите меня выслушать, – я пишу трагедии: я поэт, а люди моего закала имеют обыкновение бродить ночью по улицам. И вот я совершенно случайно проходил по этому месту сегодня вечером, и меня понапрасну задержали. Я не причем во всей этой сумятице. Ваше величество изволили сами слышать, что только что допрошенный разбойник даже не признал меня. Я умоляю ваше величество…
– Замолчи, – проговорил король между двумя глотками своего настоя. – У меня от твоей болтовни голова пошла кругом.
– Ваше величество, можно повесить и этого? – спросил Тристан Пустынник, указывая пальцем на Гренгуара.
Эго было первое слово, которое произнес этот человек.
– Пожалуй, небрежно ответил король, – я не вижу в том никакого неудобства.
– Нет, позвольте, ваше величество! – воскликнул Гренгуар, – я вижу в том большое неудобство!
Наш философ был в эту минуту зеленее оливки. По холодному и равнодушному лицу короля он догадался, что ему остается ждать спасения разве от чего-либо в высшей степени патетического, и он воскликнул, бросаясь к ногам Людовика XI и отчаянно жестикулируя: