12 лет рабства. Реальная история предательства, похищения и силы духа

Помощника капитана звали Бидди. Имя капитана я ныне не могу припомнить, хотя вообще редко забываю имена, стоит мне раз их услышать. Капитан был небольшого роста, изящный человек, стройный и проворный, с гордой осанкой, и выглядел как само воплощение отваги. Если он еще жив и эти страницы когда-нибудь попадутся ему на глаза, он узнает о не внесенном в корабельный журнал факте, связанном с рейсом его брига из Ричмонда в Новый Орлеан в 1841 году.

Мы были полностью подготовлены и с нетерпением ожидали возможности привести наши замыслы в исполнение, но тут их разрушило печальное и непредвиденное событие. Роберт заболел. Вскоре было объявлено, что у него оспа. Ему становилось все хуже, и за четыре дня до нашего прибытия в Новый Орлеан он умер. Один из матросов зашил его в одеяло, привязав к ногам в качестве балласта большой камень, затем его уложили на крышку люка и, подняв его на талях над леерами, предали безжизненное тело бедного Роберта белесым водам залива.

Появление оспы всех нас повергло в панику.

Капитан велел рассыпать по трюму известь и принять другие необходимые меры предосторожности. Однако смерть Роберта и присутствие страшной болезни подействовали на меня весьма угнетающе, и я взирал на безбрежные водные пространства с душой воистину безутешной.

Вечер или два спустя после похорон Роберта я сидел, прислонившись к люку подле бака, полный гнетущих мыслей, и один из матросов мягким голосом спросил меня, почему я пребываю в таком унынии. Тон и манеры этого человека внушали мне доверие, и я ответил ему: потому что я был свободным человеком и стал жертвой похищения. Он заметил, что этого любому было бы достаточно, чтобы пасть духом, и продолжал расспрашивать меня до тех пор, пока не вызнал все подробности моей истории. Он явно проникся сильным сочувствием к моей судьбе и, выражаясь грубоватым языком матроса, поклялся помочь мне всем, что в его силах, даже если у него «тимберсы треснут»[22]. Я попросил его снабдить меня пером, чернилами и бумагой, чтобы я мог написать своим друзьям. Он пообещал добыть их – но вот вопрос: как я смогу воспользоваться ими так, чтобы никто не увидел? Если бы я только сумел добраться до бака, когда его вахта будет окончена, а другие матросы будут спать, все это можно было бы исполнить. Мне сразу же пришла в голову мысль о шлюпке. Он считал, что мы недалеко от городка Белиз, что в устье Миссисипи, и письмо надо написать как можно скорее, иначе шанс будет упущен. Соответственно нашему уговору, я исхитрился на следующую ночь вновь затаиться под лодкой. Его вахта оканчивалась к полуночи. Я видел, как он прошел на корму, и через час последовал за ним. Он клевал носом над столом, наполовину задремав; на том же столе мерцал слабый огонек свечи, лежали перо и лист бумаги. Когда я вошел, он пробудился, поманил меня, чтобы я сел рядом с ним, и указал на бумагу. Я адресовал письмо Генри Нортапу из Сэнди-Хилл – сообщая, что я был похищен, затем отведен на борт брига «Орлеан», направляющегося в Новый Орлеан; что никак не могу даже представить, каков будет мой конечный пункт назначения, и что обращаюсь к нему с просьбой принять меры к моему вызволению. Письмо было запечатано, адрес надписан, и Мэннинг, который прочел текст, пообещал отправить его из новоорлеанского почтового отделения. Я поспешил назад в свое укрытие под шлюпкой, а утром, когда рабов выпустили из трюма и они разбрелись по палубе, вылез оттуда, незамеченный, и смешался с ними.

Мой добрый друг, которого звали Джоном Мэннингом, был англичанином по рождению и самым благородным, самым великодушным моряком, какой когда-либо ступал по палубе корабля. Он, житель Бостона, был высоким, хорошо сложенным человеком, около двадцати четырех лет, с лицом несколько рябым, но преисполненным добродушия.

Ничто не разнообразило монотонности нашей повседневной жизни, пока мы не достигли Нового Орлеана. Когда мы подошли к пристани, еще прежде, чем корабль успел пришвартоваться, я увидел, как Мэннинг спрыгнул на берег и поспешил в город. Но вначале он бросил многозначительный взгляд через плечо, давая мне понять цель своей срочной вылазки. Вскоре он вернулся и, проходя рядом со мной, подтолкнул меня локтем, сопроводив этот жест многозначительным подмигиванием – мол, «дело сделано».

Это письмо, как я впоследствии узнал, добралось до Сэнди-Хилл. Мистер Нортап съездил в Олбани и предъявил его губернатору Сьюарду, но поскольку в нем не содержалось никаких определенных сведений относительно моего вероятного местонахождения, в то время принимать меры к моему освобождению было невозможно. Власти сочли нужным отложить решение, полагая, что со временем удастся получить сведения о том, где я нахожусь.