12 лет рабства. Реальная история предательства, похищения и силы духа

Продолжая бежать, насколько можно было судить – на юг, я со временем достиг ручья, вода в котором была чуть выше щиколотки. До собак оставалось в этот момент немногим более пяти род[46]. Я слышал, как они ломятся сквозь заросли пальметто, воздух над всем болотом звенел от их громкого, рьяного лая. Добравшись до воды, я чуть приободрился. Если бы только она была глубже, они потеряли бы мой след, и это позволило бы мне ускользнуть от них. К счастью, пока я бежал по ручью, он становился все глубже и шире: вот вода уже поднялась выше лодыжек, вот она уже на полпути до колена; временами я погружался по пояс, а потом вновь выбирался на более мелкие места.

Собаки не успели нагнать меня, пока я не вошел в воду. Они явно растерялись. Теперь их свирепый лай становился все более и более глухим, подтверждая, что я от них удаляюсь. Наконец я остановился, чтобы прислушаться, но долгие громкие завывания вновь усилились в воздухе, подсказывая мне, что я еще не в безопасности. Они пока могли проследить мой путь от одного бочажка к другому, хоть их и задерживала вода. Со временем, к моей великой радости, я добрался до места, где русло ручья становилось широким, и, бросившись в воду, вскоре переплыл его ленивое течение, переправившись на другую сторону. Уж здесь-то собаки точно будут сбиты с толку: течение уносит прочь все следы того легкого, неуловимого запаха, который позволяет чуткой гончей идти по следу жертвы.

После того как я пересек ручей, поверхность вокруг оказалась такой топкой, что я больше не мог бежать. Теперь я оказался в месте, которое, как я узнал впоследствии, называлось «великой топью Пакудри». Здесь росли гигантские деревья – сикоморы[47]

, амбровое дерево[48], хлопковое дерево и кипарисы. Эти заросли, насколько мне известно, простираются до берегов реки Калкасье. На 30 или 40 миль там нет никаких обитателей, исключая животных: медведей, диких кошек и огромного числа скользких рептилий, которые кишат там повсюду. В сущности, с того момента, как я пересек ручей, и до тех пор, пока не вышел из болота по моем возвращении, эти рептилии окружали меня. Я видел сотни мокасиновых змей. Каждая лужа и яма, каждый ствол поваленного дерева, через который я должен был перебираться или перепрыгивать, так и кишели ими. Они уползали прочь при моем приближении, но порой в спешке я едва не хватался за них руками или чуть не наступал ногой. Это ядовитые змеи, их укус опаснее укуса гремучей змеи. Кроме того, я потерял один башмак, а у второго полностью отвалилась подошва, оставив на моей щиколотке только верх ботинка.

Кроме змей я видел множество аллигаторов, больших и малых, лежавших в воде или на кусках топляка. Шум, который я издавал, как правило, отпугивал их, и они отплывали прочь или ныряли в более глубокие места. Однако порой я выбегал прямо на такое чудовище, не заметив его. В подобных случаях я отпрыгивал назад, после чего огибал хищника по дуге. Аллигатор может сделать довольно стремительный бросок по прямой, но быстро поворачивать не умеет. Если отпрыгнуть в сторону, то ускользнуть от него нетрудно.

Около двух часов дня я в последний раз услышал далекие голоса гончих. Вероятно, они так и не пересекли реку. Мокрый и усталый, но избавленный от чувства неминуемой и мгновенной смертельной опасности, я продолжал двигаться дальше. Теперь я проявлял больше осторожности в отношении змей и аллигаторов, чем во время первой части моего пути. Прежде чем ступить в глинистый бочажок, я тыкал в воду палкой. Если в воде было заметно какое-то движение, я обходил это место, если нет – отваживался пересечь его вброд.

Со временем солнце село, и вечерние сумерки стали постепенно окутывать огромное болото мантией темноты. Я все еще брел вперед, каждое мгновение боясь ощутить ужасный укус мокасиновой змеи или попасть в сокрушающие челюсти потревоженного аллигатора. Страх перед ними теперь почти сравнялся со страхом перед преследовавшими меня гончими. Немного погодя взошла луна, и ее мягкий свет заструился сквозь нависающие ветви, отягощенные длинными прядями висячего мха. Я продолжал двигаться вперед еще долго после полуночи, все это время надеясь, что выйду наконец в какое-нибудь менее глухое и опасное место. Но вода под ногами становилась лишь глубже, и идти становилось все труднее. Я понял, что пройти далеко мне не удастся. К тому же неизвестно, в какие руки я попаду, если сумею добраться до человеческого жилища. Поскольку у меня нет пропуска, любой белый мог арестовать меня и посадить в тюрьму до того момента, пока мой хозяин не докажет право собственности, уплатит пошлину и заберет меня. Я был беглецом, и, если бы мне привелось встретить законопослушного гражданина Луизианы, он счел бы своим долгом перед соседом посадить меня в застенок. Право, трудно было решить, кого мне стоило больше бояться – собак, аллигаторов или людей.