12 лет рабства. Реальная история предательства, похищения и силы духа

Я был нанят к судье Тернеру, выдающемуся человеку и богатому плантатору, чье огромное поместье расположено на Байю-Саль, в нескольких милях от залива. Байю-Саль – это небольшая речушка, впадающая в залив Атчафалайа. Несколько дней я был занят в поместье Тернера на починке его сахарной мануфактуры, а потом мне вручили мачете для рубки тростника и вместе с тридцатью или сорока другими работниками отослали в поле. Учась искусству рубки тростника, я не столкнулся с такими сложностями, как при сборе хлопка. Это умение пришло ко мне естественно и интуитивно, и спустя недолгое время я уже мог держаться наравне с самыми быстрыми рубщиками. Однако еще до окончания рубки судья Тернер перевел меня с поля на мануфактуру, чтобы я работал там в качестве погонщика.

С начала процесса изготовления сахара и до его завершения помол и варка не останавливаются ни днем, ни ночью. Мне вручили кнут с наставлением пользоваться им всякий раз, как я поймаю кого-нибудь отлынивающим от дела. Если бы я не повиновался этому приказу хотя бы в малейшей степени, наготове стоял еще один надсмотрщик с кнутом для моей собственной спины. Вдобавок моей обязанностью было вызывать и отпускать разные группы рабов в подобающее время. Определенных часов отдыха у меня не было, и мне никогда не удавалось выкроить больше чем по нескольку минут сна подряд.

В Луизиане, как, полагаю, и в других рабовладельческих штатах, обычно позволяют рабу сохранять тот заработок, который он может получить за свои услуги, по воскресеньям. Только таким образом рабы могут обеспечить себе какие-либо предметы обихода или удобства. Когда раба, купленного или похищенного на Севере, привозят в хижину на Байю-Бёф, его не снабжают ни ножом, ни вилкой, ни тарелкой, ни чайником, ни каким-либо другим предметом из домашней утвари или даже самой простой мебели. Ему выдают одеяло – еще до того, как он прибудет на место назначения. И, завернувшись в него, невольник может либо стоять, либо лежать на земле или на доске (если его хозяин не найдет этой доске иного применения). Он волен найти себе тыкву, чтобы держать в ней свою муку, а может обгрызать кукурузу прямо с початка, – это уж как ему больше нравится. Просьба к хозяину о ноже, или котелке, или любом ином маленьком удобстве такого рода будет встречена либо пинком, либо смехом, точно это славная шутка. Любой необходимый предмет подобного рода, который можно обнаружить в невольничьей хижине, покупается на «воскресные деньги». Как бы ущербно это ни выглядело с точки зрения религиозности, воистину для раба позволение не соблюдать день субботний бывает единственной возможностью снабдить себя простой утварью, которая незаменима для человека, вынужденного быть самому себе кухаркой.

Во время сбора тростника на сахарных плантациях не существует различия между днями недели. Совершенно ясно, что все рабочие руки должны трудиться и в выходной день, и значит, рабы, в особенности те, что наняты, как я, к судье Тернеру – будут получать за выходные возмещение. Аналогично в самое горячее время сбора хлопка требуются такие же дополнительные услуги. Благодаря этому рабы имеют возможность заработать немного денег и приобрести нож, чайник, табак и прочие вещи. Женщины, помимо этой роскоши, могут потратить свои небольшие доходы на приобретение красивых лент, которые они вплетают в волосы во время праздничных увеселений.

Я оставался в приходе Сент-Мэри до первого января, и за это время мои воскресные деньги составили сумму в десять долларов. Мне повезло и в другом. (Тут я в долгу перед моей скрипкой, моей вечной спутницей, источником заработка и утешительницей моих печалей в годы неволи.) У мистера Ярни в Сентрвиле, на хуторе поблизости от плантации Тернера, устроили большую вечеринку для белых. Меня наняли играть для них, и веселящиеся были настолько довольны моим исполнением, что в мою пользу были собраны пожертвования, которые составили семнадцать долларов.

Я, сделавшись обладателем такой суммы, выглядел в глазах моих товарищей-рабов миллионером. Мне доставляло великое удовольствие глядеть на эти деньги – пересчитывать их снова и снова, день за днем. Виде́ния мебели для хижины, или кувшинов для воды, или карманных ножей, новых башмаков, сюртуков и шляп проплывали передо мной в фантазиях, а среди всего этого возвышалась триумфальная мысль о том, что я – самый богатый «ниггер» на Байю-Бёф.