12 лет рабства. Реальная история предательства, похищения и силы духа

Вторник был последним днем из тех рождественских выходных, которые ежегодно дарил нам Эппс. Когда в среду утром я, возвращаясь домой, проходил мимо плантации Уильяма Пирса, этот джентльмен окликнул меня. Он сказал, что получил принесенную Уильямом Варнеллом записку от Эппса, в которой мой хозяин разрешал ему задержать меня, чтобы я поиграл для его рабов в тот вечер. То был последний раз, когда мне было суждено видеть невольничьи танцы на берегах Байю-Бёф. Вечеринка у Пирса продолжалась до тех пор, пока полностью не рассвело, и тогда я возвратился в дом моего хозяина, несколько утомленный отсутствием отдыха, но счастливый обладатель многочисленных медяков и серебряных монеток, которые собрали для меня белые, довольные моим музыкальным исполнением.

Субботним утром, впервые за многие годы, я проспал. С ужасом я обнаружил, выйдя из хижины, что все рабы уже в поле. Они опередили меня минут на пятнадцать. Не взяв с собой ни обед, ни тыкву с водой, я поспешил за ними что было мочи. Еще не рассвело, но Эппс уже стоял на веранде, когда я выбежал из хижины, и крикнул мне, что давным-давно пора вставать. Ценой удвоенных усилий мне удалось закончить ряд, когда он вышел в поле после завтрака. Однако это не снимало с меня вины за то, что утром я проспал. Велев мне оголить спину и лечь на землю, он нанес мне десять или пятнадцать ударов, а затем осведомился, смогу ли я теперь научиться вставать по утрам. Я постарался убедить его, что смогу, и со спиной, нывшей от боли, вернулся к своей постылой работе.

Весь следующий день, воскресенье, мысли мои были сосредоточены на Бассе, на возможностях и надеждах, которые зависели от его действий и решительности. Я размышлял о превратностях жизни; о том, что, если окажется на то воля Божья и Басс умрет, перспективы моего освобождения и всякие ожидания счастья в этом мире будут уничтожены и разрушены полностью. Вероятно, больная спина тоже внесла свою лепту в это угрюмое настроение. Я ощущал себя унылым и несчастным весь день, и, когда вечером улегся на твердую доску, сердце мое теснил такой груз скорби, что, казалось, оно вот-вот не выдержит.

В понедельник утром, 3 января 1853 года, все мы вышли в поле вовремя. То было сырое, холодное утро, необычное для этих мест. Я шел впереди, дядюшка Абрам – рядом со мной, позади него – Боб, Пэтси и Уайли, все с мешками для хлопка на шее. Эппс (вот уж, право, редкий случай) в то утро появился в поле без кнута. Зато с руганью, которой устыдился бы и пират, он попрекал нас тем, что мы ничего не делаем. Боб отважился сказать ему, что пальцы так занемели от холода, что быстро собирать хлопок он никак не может. Эппс выругал сам себя за то, что не взял с собою плетку, и объявил, что когда вернется, то хорошенько всех нас взгреет: о да, всем нам станет жарче, чем в геенне огненной (а мне думалось, что он сам там со временем окажется).

С этими энергичными выражениями Эппс нас оставил. Когда он ушел достаточно далеко, чтобы не мог нас подслушать, мы начали разговаривать между собою, сетуя, что трудно будет выполнить наше задание с онемевшими пальцами; говорили, как неразумен наш хозяин, и вообще поминали его самыми нелестными эпитетами. Наш разговор прервался, когда какой-то экипаж быстро проехал мимо нас, направляясь к хозяйскому дому. Подняв глаза, мы увидели, что два незнакомца приближаются к нам по хлопковому полю.

Ныне, доведя это повествование до последнего часа, который мне предстояло провести на Байю-Бёф – завершив последний в моей жизни сбор хлопка и готовясь навсегда попрощаться с хозяином Эппсом, – я должен попросить читателя вернуться вместе со мной в месяц август. Мы последуем за письмом Басса в его долгом путешествии в Саратогу. Узнаем о том эффекте, который оно произвело. И все это происходило, пока я страдал в рабской хижине у Эдвина Эппса и уже отчаивался ждать. Однако дружба Басса и благость Провидения делали все возможное для моего избавления.

Глава XXI