12 шедевров эротики

Жорж подумал: «Неужели я и в самом деле мог бы жениться на Сюзанне?»

Потом пожал плечами: «Что за чепуха!.. Разве отец ее согласился бы на это!»

Однако он решил отныне обратить внимание на отношение к себе г-жи Вальтер, даже не задавая себе вопроса, что это может ему дать.

Весь вечер его преследовали воспоминания о связи с Клотильдой, нежные и чувственные воспоминания. Он вспоминал ее проказы, милые шутки, свои веселые прогулки с нею. Он думал: «Она, право, очень мила. Завтра же пойду к ней».

На следующий день, после завтрака, он действительно отправился на улицу Вернейль. Та же горничная отворила ему дверь и с фамильярностью прислуги небогатого дома спросила:

– Как поживаете, сударь?

Он ответил:

– Отлично, деточка, – и прошел в гостиную, где чья-то неопытная рука играла гаммы на фортепиано. Это была Лорина. Он думал, что она бросится ему на шею. Но она важно встала, церемонно, как взрослая, поклонилась и с достоинством удалилась.

У нее был вид оскорбленной женщины, и это поразило его. Вошла мать. Он взял ее руки и поцеловал их.

– Как часто я думал о вас, – сказал он.

– И я тоже, – ответила она.

Они сели. Улыбаясь, глядя друг другу в глаза, они чувствовали желание поцеловаться в губы.

– Моя дорогая, маленькая Кло, я люблю вас.

– И я тоже.

– Значит… значит… ты на меня не очень сердилась?

– И да, и нет… Я была очень огорчена, а потом я поняла твои побуждения и сказала себе: «Не беда! не сегодня – завтра он вернется ко мне».

– Я не смел прийти; я не знал, как ты меня примешь. Я не смел, но страшно хотел прийти. Кстати, скажи мне, что с Лориной? Она со мной едва поздоровалась и ушла с рассерженным взглядом.

– Не знаю, но со времени твоей женитьбы с ней нельзя говорить о тебе. Мне, право, кажется, что она тебя ревнует.

– Да что ты!

– Уверяю тебя, милый. Она больше не называет тебя Милым другом, а зовет «господин Форестье».

Дю Руа покраснел, потом придвинулся ближе к молодой женщине.

– Дай твои губы.

Она протянула их. Они поцеловались.

– Где мы можем встретиться? – спросил он.

– Гм… на Константинопольской улице.

– Как! Разве квартира еще не сдана?

– Нет… Я ее оставила за собой.

– Оставила за собой?

– Да, я думала, что ты вернешься ко мне.

Он почувствовал прилив горделивой радости. Эта женщина, значит, любит его, любит настоящей, постоянной и глубокой любовью.

Он прошептал:

– Я тебя обожаю.

Затем спросил:

– Как поживает твой муж?

– Отлично. Он пробыл здесь месяц и третьего дня уехал.

Дю Руа не мог удержаться от смеха:

– Как это кстати!

Она наивно ответила:

– Да, очень кстати. Впрочем, его присутствие меня никогда нес, ты ведь знаешь.

– Да, правда. Вообще это прекрасный человек.

– Ну, а ты, – спросила она, – как сложилась твоя новая жизнь?

– Ни хорошо, ни плохо. Жена моя – хороший товарищ, союзница…

– И только?

– И только… Что касается сердца…

– Я это прекрасно понимаю. Однако, она хорошенькая.

– Да, но меня она не волнует.

Он подошел к Клотильде и прошептал:

– Когда мы увидимся?

– Хотя бы… завтра… если хочешь.

– Хорошо. Завтра в два часа?

– В два часа.

Он поднялся, чтобы уходить, потом пробормотал, слегка смущенный:

– Знаешь, я намерен взять на себя квартиру на Константинопольской улице. Я так хочу. Недостает еще, чтобы ты оплачивала ее.

В порыве нежности она поцеловала его руки и прошептала:

– Делай, как хочешь, с меня довольно того, что я ее сохранила, и что мы можем теперь встречаться там.

И Дю Руа ушел, чувствуя в душе полное удовлетворение.

Проходя мимо витрины фотографа, он увидел портрет полной женщины с большими глазами, который напомнил ему г-жу Вальтер: «Ну, что ж, – подумал он, – она еще, должно быть, недурна. Как это случилось, что я ее до сих пор не замечал? Интересно, как она будет себя держать со мной в четверг».

Он продолжал шагать, потирая руки, исполненный внутренней радости, – радости, вызванной успехом во всех его планах, эгоистической радости ловкого человека, которому везет, тайной радости, порожденной польщенным тщеславием и удовлетворенной чувственностью – результатом женской благосклонности!

Когда наступил четверг, он спросил Мадлену:

– Ты не пойдешь к Ривалю, на этот турнир?

– О, нет, он меня совершенно не интересует; я поеду в Палату депутатов.

И он отправился за г-жой Вальтер в открытой коляске, так как погода была восхитительная.

Увидев се, он был поражен, – такой она ему показалась молодой и красивой. На ней было светлое, слегка декольтированное платье; из-под белых кружев корсажа просвечивала ее полная вздымающаяся грудь. Никогда еще она не казалась ему такой свежей. Он нашел, что она вполне еще может нравиться. У нее были спокойные и приличные манеры благоразумной матери. К тому же в разговоре она высказывала только общепринятые, приличные и умеренные суждения, так как все ее мысли были разумны, методичны, приведены в образцовый порядок и чужды всяких крайностей.

Ее дочь Сюзанна, вся в розовом, была похожа на только что покрытую лаком картину Ватто; старшая же сестра производила впечатление гувернантки, сопровождающей эту хорошенькую куколку.

У дома Риваля уже стояла целая вереница экипажей.

Дю Руа предложил руку г-же Вальтер, и они вошли.