13 мертвецов

– Спасибо. – Избавившись от кружек, я наконец-то принял подарок. Носки, как и все остальное в доме, пахли духами Тамары Васильевны. Надо будет постирать – я понял, что за выходные устал от этого, в общем-то, приятного сладковатого запаха.

Через несколько часов мы собрались. Я погрузил в машину чемоданы свояченицы, а потом и саму Веру. Утром, за сборами и завтраком, она еще держалась, вскакивала, вспоминала, что обязательно надо взять то одно, то другое. Насколько я понял, два с половиной из трех чемоданов были набиты памятью. Если так, то Вера права – своих вещей у нее действительно немного, у Виталика личного больше наберется. Вслух комментировать это я, конечно, не стал, тем более и без моих замечаний ближе к отъезду Вера нервничала все сильнее. В машину я ее усаживал почти что силой. Упав в пассажирское кресло, она, мелко задрожав, заплакала.

– Вер, все хорошо. Мы сюда еще вернемся. Но сейчас здесь ничего для тебя не осталось…

– Ничего… – покорно повторила Вера. – Только я… Одна…

Что тут сказать? Молча, надеюсь, достаточно сочувственно, я потрепал женщину по плечу и вывел машину на дорогу.

Дома мое дорогое семейство с воодушевлением встретило гостью.

– Веруша, дорогая, славная, как хорошо, что ты приехала, как я рада! – Голос Ирины послышался еще до того, как я открыл дверь. Караулила, что ли? – Давай проходи скорей, сейчас чаю заварим, я уже блины жарю… Тонкие, как ты любишь… Андрюша, спасибо тебе большое, что ее привез, спасибо, что за ней поехал…

– Да, спасибо, Андрей. – Торжественно пробасив, Виталик надул щеки, но тут же прыснул и расхохотался собственной шутке. Мы когда-то решили продолжать звать друг друга по имени и при ребенке – и вот результат. Хорошо хоть не часто такая фамильярность от него звучит. Но сейчас можно. Вот Вера тоже смеется, крепко обнимая племянника. Вера, впервые после того как мы выехали, выглядит спокойной. Даже счастливой. Еще бы, я ее понимаю.

Не надеясь ни на чье внимание, я дотянулся до макушки сына, поцеловал жену в щеку и отправился к машине за последним чемоданом. Ира больше не казалась болезненно горячей, хотя, конечно, что там при мимолетном касании поймешь. По телефону она рассказала, что в поликлинике особых результатов не добились. Простуда, сказал им врач, – в этом году она такая. Пейте больше жидкости. Когда я окончательно вернулся, в коридоре уже было пусто. Жизнь переместилась на кухню.

Я люблю возвращаться домой. Когда, переступив порог, закрываешь дверь – работа, родственники, друзья, люди, все человечество остаются снаружи. А здесь моя семья! Мой дом. Мир, который мы с Ириной тщательно выстроили вдвоем. Я разулся, затащил чемоданы в комнату Виталика, сам со своим рюкзаком прошел в спальню. Что-то было не так. Опустил рюкзак на кровать, раскрыл его… Ногам мокро, Ира снова, второй раз за неделю, решила помыть ковры. Перевернул рюкзак, высыпал содержимое. Набор белья, бритва, зубная щетка, подзарядка для телефона, носки. Плотные, коричневые. Надеть, что ли? Все равно надо менять, ноги промокли. Поднес к лицу, понюхал. Дома характерный запах казался не таким навязчивым. В квартире пахло влагой и мылом, этот запах заглушал все остальные. Решено, только сначала в душ.

Когда, помывшись и переодевшись, я зашел в гостиную, Вера ела блины. При этом капризно и, учитывая полный рот, невоспитанно повторяла:

– Я одна! Я одна! Я одна ваша дочка!

– Конечно, конечно, – Валентин Петрович терпеливо кивал, ждал, пока Тамара Васильевна обмажет следующий блин топленым маслом, скручивал и подавал его дочке. – Конечно, ты одна. Ты – одна дочка, а будет еще одна. Или еще один сынок, тогда тебе братик будет.

Вера, в детском платьице на вырост, перестала жевать.

– Не хочу братика. Мальчишки злые.

– Да, Веруша, точно. Мальчишки злые, будет девочка, сестренка, хорошая, будете играть, будете дружить…

Удовлетворенно кивнув маме, Вера снова принялась за блины. Проглотила еще кусок.

– Но только я одна. Я любимая.

– Ты любимая… – по новой начал Валентин Петрович. Я никогда не видел его так терпеливо и сосредоточенно занимающимся семейными делами. На рыхлом сером лице у тестя отчетливо проступали иссиня-черные вены, под левым глазом темнело фиолетовое с красным отливом пятно. Вся его поза выражала заботу и полную вовлеченность в проблемы дочери. Тамара Васильевна перевела на меня взгляд своих густо обмазанных тенями глаз.

– А ты что будешь пить? Чай или кофе?