13 монстров

Так прошло лет десять, и мало-помалу история выветрилась. Народ спокойно колотил кедры, собирал шишки и почти не вспоминал о том несчастном случае. Да и самому деду Васе надоело – над ним подшучивали все, кому не лень: «Эй, старый, был сегодня на Лапе, видел твоего Япиря, привет передавал, говорил, в гости собирается». Поэтому пугал дед Вася им теперь редко, да и то в основном соседских мальчишек, лазящих в палисадник тырить малину.

– Ладно, хватай мешок и пошли к палатке, – сказал я Вальку. – У меня уже руки отваливаются.

– А садани-ка еще разок… там сверху что-то осталось.

Я восемь лет проучился в школе, совершенно точно зная: вот с этими одноклассниками стоит общаться, а эти – пустые, только и умеют, что ковырять в носу на последней парте. От них никогда не бывает помощи: они не клеят на Новый год цепочки из цветной бумаги, не готовят танцы на Осенний бал; и в дневниках у них стояли бы одни двойки, если бы эти дневники приносились в школу.

Так же и Валька: вспомнить о нем нечего, разве что как однажды на классном медосмотре в его волосах нашли вшей и на неделю запретили ходить в школу. В ответ он не появлялся целый месяц, – не желая слышать прозвищ, как за глаза, так и в открытую.

Но год назад я посмотрел на него по-другому.

Заканчивалась первая четверть, и во всех классах спешно писались контрольные работы. Учитель русского языка и литературы был один на всю школу – Оксана Игоревна. Она не справлялась с навалившейся на нее бесконечностью тетрадок с изложениями, сочинениями и диктантами. От них на крышке учительского стола уже не оставалось свободного места. Оксана Игоревна попросила меня помочь с проверкой; у меня с первого класса не было плохих оценок, и ошибки я допускал редко, да и то обычно по невнимательности, потому что много читал, и писал верно, даже смутно ориентируясь в грамматике и пунктуации.

День стоял солнечный, в классе пахло мелом и вянущими на подоконниках геранями. Я пролистывал страницу за страницей, перечеркивая ошибки красной пастой. Оценки ставить запрещалось – это делала Оксана Игоревна, просматривая следом стопки проверенных тетрадей.

Среди многих мне попалась потрепанная, с заляпанными краями, без имени ученика, но с гордой надписью на обложке: «Тетрадь по всем предметам». Работы были из нашего класса, и догадаться, чья это, не составляло труда.

Хотя, честно говоря, я удивился, что у Вальки вообще есть тетрадь.

На страницах были нацарапаны корявые строчки, где туманно различалось что-то из уроков по биологии, географии и химии. Они перемешивались с рисунками, матерщинными словами и непонятными узорами в виде косичек и звезд.

А в конце – короткое сочинение на тему «Что мне нравится».

Я смотрел на эти пятнадцать-двадцать строчек, и по моей коже бежали мурашки. Бесконечные ошибки, по несколько в каждом слове. Валька умудрился напортачить везде, где только можно: написать вместо «еще» – «истчо», рассыпать запятые как из ведра, даже не поглядев, куда они падают, слить все подряд в один огромный абзац…

Но… оно было прекрасным.

Валька написал о том, как ему нравится вечерами залезать на высокие деревья и смотреть оттуда на закат. И я видел это в нескольких строчках ужасного текста: вот он держится за раскачивающуюся вершину сосны; и где-то вдали небо становится ярко-красным, разливается по горизонту необъятным чувством, и по нему плывут синеватые облака, унося с собой запах нагретой хвои, высоко вверх, оставляя засыпающую тайгу.

И таким глупым, пошлым после этого казалось мое собственное сочинение о каком-то фильме, что я посмотрел на выходных по телевизору… сочинение без единой ошибки.

Я замер, раз за разом пробегая по строчкам.

Как он смог? Ни одного красивого прилагательного, мысли перемешаны в кучу, предложения начинаются одним, а заканчиваются другим. С ошибками, от которых хотелось выколоть глаза и себе, и автору.

Невероятно.

Я вспоминал свои работы – их зачитывали на школьных линейках, они побеждали в районных конкурсах, печатались в областных газетах, – и понимал, что ни одна из них не может сравниться даже с парой слов, написанных Валькой. Они сверкали бриллиантами в груде ошибок, которые не допустил бы даже третьеклассник.

Оксана Игоревна заметила, как я притих, подошла и заглянула в Валькино сочинение.

– Господи! Ужас! Я эту гадость даже проверять не стану!

Она развернула тетрадь и начертила в ней огромный красный «кол», для верности несколько раз обведя его пастой. От этого линии стали кровавыми.

Листы захлопнулись.

На меня смотрела надпись: «Тетрадь по всем предметам», казавшаяся такой хрупкой и беспомощной.

Я сжал кулаки.

Как же это, должно быть, больно – приходить каждый день туда, где тебя считают отребьем. Недостойным внимания. Слышать тысячи слов о том, что ты неправильный, все делаешь не так, что в твоих поступках одни ошибки, да и сам ты – одна большая ошибка.

Как же это, должно быть, больно – быть Валькой.

– Что с тобой, Коля? – растревожилась Оксана Игоревна. – Побледнел весь… замотала я тебя совсем, иди домой, отдыхай.

– Ничего страшного, Оксана Игоревна… все в порядке.