1356

Итальянец, все еще стоя на коленях, сделал глубокий вдох.

— Ты ему не понравился.

— А ему кто-нибудь нравится? — спросил Томас.

Джакомо встал и закричал на своих помощников.

— Штукатурка застынет, если они не будут ее мешать, — объяснил он свой гнев Томасу. — У них каша вместо мозгов. Они миланцы, ага.

А это значит, что они идиоты. А кардинал Бессьер не идиот, он может стать опасным врагом, мой друг, — Джакомо этого не знал, но кардинал уже являлся врагом Томаса, хотя, к счастью, Бессьер никогда с ним не встречался и не имел представления, что англичанин находится в Авиньоне.

Джакомо подошел к столу, на котором стояли в маленьких горшках его краски.

— И кардинал Бессьер, — продолжал он, — надеется, что станет следующим Папой. Иннокентий слаб, а Бессьер нет. Скоро мы можем получить нового Папу.

— Почему ему не понравился этот рисунок? — спросил Томас, указывая на стену.

— Может быть, у него хороший вкус? Или, может, потому что он выглядит так, как будто его рисовала собака засунутой в задницу кистью?

Томас поглядел на старую роспись. Кардинал хотел знать, что за история на ней рассказана, но ни Джакомо, ни зеленоглазый священник ему не ответили, а он явно хотел, чтобы рисунок исчез, чтобы никто не смог найти ответа.

А рисунок действительно рассказывал историю. Святой Петр протягивал меч монаху в снегах, и у монаха должно было быть имя, но кем он был?

— Ты и правда не знаешь, что означает этот рисунок? — спросил Томас Джакомо.

— Легенду? — беспечно предположил итальянец.

— Но какую легенду?

— У Святого Петра был меч, — сказал Джакомо, — думаю, что он передает его церкви. Ему следовало бы отрубить им руку художника и спасти нас от лицезрения его ужасной мазни.

— Но обычно меч рисуют в гефсиманских садах, — сказал Томас. Он видел много церквей со сценами из жизни Христа до ареста, когда Петр вытаскивает меч, чтобы отрезать ухо слуге первосвященника, но он никогда не видел Петра во время снежной бури.

— Значит, глупец, который это нарисовал, не знает эту историю, — сказал Джакомо.

Однако в картинах все имеет значение. Если человек держит пилу, то это Святой Симон, потому что Симона распилили на части, таковым было его мученичество.

Виноградная кисть напоминает людям об евхаристии, король Давид держит арфу, Святой Фаддей — палку или мерную ленту плотника, Святой Георгий стоит перед драконом, Святой Дионисий всегда нарисован держащим собственную отрезанную голову: всё имеет значение, но Томас не имел понятия, что означал этот старый рисунок.

— Разве вам, художникам, не известны все символы?

— Какие символы?

— Меч, ключи, снег, человек в окне!

— Меч — это меч Петра, ключи — ключи от рая! Тебя нужно учить, как сосать мамкину титьку?

— А снег?

Джакомо бросил сердитый взгляд, явно чувствуя дискомфорт от вопроса.

— Идиот просто не умел рисовать траву, — наконец решил он, — так что просто нашлёпал немного дешевых белил. Нет у него никакого значения! Завтра мы это соскребем и нанесем здесь что-нибудь красивое.

Но кто бы ни нарисовал эту сцену, он позаботился о том, чтобы убрать снег вокруг коленопреклоненного человека, и совсем неплохо прорисовал там траву, покрытую маленькими желтыми и синими цветами.

Так что расчищенный снег имел значение, так же как и присутствие второго монаха, испуганно выглядывающего из окна дома.

— У тебя есть уголь? — спросил Томас.

— Конечно, есть! — Джакомо махнул в сторону стола, на котором стояли краски.

Томас подошел к двери и выглянул из нее в большую палату аудиенций. Ни кардинала Бессьера, ни зеленоглазого священника не было видно, так что он подобрал кусок угля и подошел к странному рисунку и что-то на нем написал.

— Что ты делаешь? — спросил Джакомо.

— Хочу, чтобы кардинал это увидел, — сказал Томас.

Он нацарапал большими черными буквами по снегу «Calix Meus Inebrians».

— Чаша моя преисполнена? — спросил озадаченный Джакомо.

— Это псалом Давида, — ответил Томас.

— Но что это значит?

— Кардинал поймет, — сказал Томас.

Джакомо нахмурился.

— Боже святый, но ты затеял опасную игру.

— Спасибо, что разрешил тут накалякать, — сказал Томас. Художник был прав, все это было опасно, и если он не может разыскать отца Каладрия в этом городе своих врагов, он может пригласить отца Каладрия последовать за собой, и Томас подозревал, что отцом Каладрием мог оказаться священник с ярко-зелеными глазами.

Зеленоглазый священник явно был заинтересован старым поблекшим изображением двух монахов и Святого Петра, но центром картины был не коленопреклонненый монах и даже не фигура Святого Петра, а меч.

А Томас, хотя и не был полностью уверен, внезапно осознал, что у меча есть имя: Злоба.

И в тот же день, задолго до девятичасовой молитвы и прежде чем кто-либо мог найти его и подвергнуть церковным пыткам, Томас и его компания покинули Авиньон.

Наступила теплая погода. Погода как раз для военных кампаний, и по всей Франции мужчины точили оружие, объезжали лошадей и ждали, что король призовет их на службу.