1356

— Турнир! — проревел второй голос.

Робби, все еще оглушенный, увидел своего дядю, лорда Дугласа, стоящего в дыму горящей башни.

— Турнир? — спросил Робби.

— Король возвращается в Париж и хочет устроить турнир! Турнир! Англичане изгадили всю его страну, а он собирается играть в игрушки!

— Я не понимаю, — пробормотал Робби.

— Помню, был кто-то, кто играл на лютне, когда горел его город.

— Нерон, я думаю, — подсказал Робби.

А мы будем играть в турниры, пока англичане гадят по всей Франции. Не просто гадят, а наваливают огромные вонючие кучи говна по всей драгоценной стране короля Иоанна, а ему насрать на это?

Он хочет устроить турнир! Возьми свою лошадь, собери вещи и готовься к отъезду. Турнир! Мне стоило остаться в Шотландии!

Робби поискал глазами Роланда. Он не был уверен, зачем, разве что восхищался молодым французом, и если кто-нибудь и мог объяснить, почему Бог устроил это поражение, то это был Роланд, но Роланд был поглощен разговором с человеком, который носил незнакомую Робби ливрею.

На его жиппоне был изображен вставший на дыбы зеленый конь на белом поле, и Робби не видел в армии короля Иоанна никого, кто бы носил такую эмблему.

Человек говорил с Роландом тихо и настойчиво, а тот, по всей видимости, задал несколько вопросов перед тем, как пожать незнакомцу руку, а когда Роланд повернулся к Робби, его лицо излучало счастье.

Остаток армии короля погрузился в уныние, потому что надежды французов теперь превратились в горящую кучку древесины на мокром поле, но Роланд де Веррек просто сиял от радости.

— Я исполню свой рыцарский обет! — сказал он Робби, — рыцарский обет!

— В Париже будет турнир, — сказал Робби. — Уверен, что ты там понадобишься.

— Нет, — сказал Роланд. — Дева в беде. Ее забрал у законного мужа и увез злодей, и я должен ее спасти.

Робби просто взглянул на рыцаря-девственника. Роланд произнес эти слова с исключительной серьезностью, как будто и правда верил, что он герой из рыцарских романов, которые пели трубадуры.

— Тебе щедро заплатят, сир, — сказал рыцарь в бело-зеленом жиппоне.

— Честь выполнения рыцарского обета — достаточная награда, — сказал Роланд де Веррек. — Хотя если твой хозяин граф предложит несколько монет в качестве благодарности, то я, конечно, буду признателен.

Он поклонился Робби.

— Мы еще встретимся, и не забудь, что я сказал. Ты был спасен не просто так. Ты благословлен. Как и я! Рыцарский обет!

Лорд Дуглас смотрел, как уходит Роланд де Веррек.

— Он и правда девственник? — спросил он с недоверием.

— Клянется, что да, — ответил Робби.

— Неудивительно, что его правая рука так чертовски сильна, — сказал лорд Дуглас, — но, должно быть, он бесится, как мешок с проклятыми хорьками, — он сплюнул.

У Роланда де Веррека был рыцарский обет, и Робби ревновал.

Часть вторая

Монпелье

Глава четвёртая

— Прости меня, — сказал Томас. Он не хотел говорить это вслух. Он разговаривал с распятием, весящим над главным алтарем маленькой церкви Сен-Сардо, что нахолась у подножия замка Кастийон д'Арбизон.

Томас стоял на коленях. Он зажег шесть свечей, горевших у бокового алтаря Святой Агнессы, где юный священник с бледным лицом отсчитывал новенькие генуаны.

— За что простить тебя, Томас? — спросил священник.

— Он знает.

— А ты нет?

— Просто отслужи по мне мессу, отец, — ответил Томас.

— По тебе? Или по людям, убитым тобой?

— По убитым мною людям, — сказал Томас. — Я дал тебе достаточно денег?

— Ты дал мне достаточно, чтобы построить еще одну церковь, — сказал священник. — Угрызения совести стоят дорого, Томас.

— Они были солдатами, отец, — Томас слегка улыбнулся, — и умерли по воле своего господина. Я обязан дать им спокойствие в загробной жизни, не так ли?

— Их сеньор был прелюбодеем, — сурово заявил отец Левонн. Отец Меду, его предшественник, умер годом раньше, и епископ Берата послал отца Левонна в качестве замены.

Томас подозревал, что новичок являлся шпионом, потому что епископ поддерживал графа Берата, который когда-то владел Кастийоном д'Арбизон и хотел вернуть город назад, но оказалось, епископ прислал священника, чтобы самому избавиться от зануды.

— Я раздражал совесть епископа, — пояснил Томасу Левонн.

— Раздражал?

— Я проповедовал против греха, сир, — ответил Левонн, — и епископу мои проповеди не понравились.

С того разговора отец Левонн привык называть Томаса по имени, а Томас стал обращаться к молодому и серьезному священнику за советом, и всякий раз, возвращаясь из набега на территорию противника, он приходил в церковь Сен-Сардо, исповедовался и платил, чтобы отслужили мессы за убитых им людей.

— Так если граф Вийон был прелюбодеем, — спросил теперь Томас, — то заслужил, чтобы его кастрировали и убили? Отец, тебе бы пришлось приговорить половину этого города к смерти, если так.

— Только половину? — спросил отец Левонн, забавляясь. — Что касается меня, — продолжил он, — то я предпочел бы, чтобы Бог назначил Вийону наказание, но, возможно, он избрал своим орудием тебя?

— Я сделал что-то не так?

— Это ты мне скажи.

— Просто отслужи мессы, отец.