150 дней в Петербурге

Город, который окружал меня в те годы, казался таинственным и полным чудес, будто тот самый лес, где на Мюнхгаузена напала его собственная шуба. По улице, которой я каждый день ходил в школу, когда-то проносилась карета графа Калиостро. В здании магазина, куда мама посылала меня за разливным молоком, до революции квартировала одна из могущественнейших масонских лож. С годами ощущение тайны, подстерегающей за каждым петербургским углом немного подстерлось. Но полностью не исчезало никогда.

В этом смысле Петербург здорово похож на Венецию, в которой почти триста лет назад родился Казанова. И дело не только в палаццо, отражающихся в водах каналов. А еще и в том, что к моменту рождения маленького Джакомо, лучшие времена его родного города давно были в прошлом (точно так же, как к моменту моего рождения, в прошлом были и лучшие времена Петербурга). Когда-то Венеция была столицей мира, а потом превратилась всего лишь в ветшающий туристический аттракцион (знакомо, не правда ли?). Однако, сам Казанова смириться с этим очевидным фактом отказывался. Покуда он был жив, его родной город должен была оставаться главным на планете.

Многотомные «Мемуары» Казановы на русский язык так полностью и не переведены. А между тем там есть несколько эпизодов, насчет которых мне бывает ужасно жаль, что мало, кто из сегодняшних петербуржцев их читал. Вот, например, юного Джакомо знакомят с всесильной фавориткой французского короля, мадам де Помпадур. Он говорит, что приехал из Венеции и собеседница интересуется, что нового в тех краях? «В каких краях, мадам?» – переспрашивает Казанова. «В Венеции», – удивляется Помпадур. «Этот город, – дерзко отвечает ей юноша, – нельзя называть «краем». Венеция, мадам, это всегда центр».

Кто из сегодняшних петербуржцев способен ответить так же? Вернее, не просто ответить, а думать так же, чувствовать так же, жить так, чтобы ответ ни у кого не вызывал сомнений? Ну, да, на прямо высказанное утверждение, что Петербург является провинцией, редкий горожанин не ответит грубияну пощечиной. Да только, что изменишь пощечиной, коли все остальное время мои сограждане ведут себя так, будто Петербург сегодня это и правда не центр мира, а лишь один из множества российских городов?

Прекрасно помню, как в далеком поздне советском детстве я сидел в большой компании, а одна из девушек все просила сводить ее вечером на концерт какой-то московской группы. Девушке было единодушно отвечено в том смысле, что жители города, в котором есть «Аквариум» и «Кино», не ходят на концерты групп, приехавших из Москвы. Никогда и ни при каких условиях не ходят. Более того: уж коли всем нам выпало родиться в одном городе с Бродским, Довлатовым, «Митьками» и… э-э-э… допустим, Афанасием Фетом, то давай, подруга, договоримся больше не упоминать в разговоре название этого города, ладно? И, осознав свою ошибку, покрасневшая девушка ответила, что, разумеется, ладно.

Так дела обстояли всего несколько десятилетий назад, но сегодня дела обстоят совершенно иначе. Вот ты, дорогой читатель, (да-да, лично ты) – много ли молодых петербургских групп ты знаешь? Сколько книг современных петербургских авторов ты прочел за последние, допустим, десять лет? На выставки скольких петербургских художников сходил? При этом, вряд ли стоит сомневаться, что книг авторов из Москвы и концертов московских исполнителей на твоем счету никак не меньше дюжины. А раз так, то какой смысл в вышеупомянутых пощечинах?

Во все времена, как само собой разумеющееся я считал, что петербургское – значит особенное, уникальное, самое замечательное. Но, глядя на то, как во время многотысячных концертов на Дворцовой, на сцене сменяют друг друга музыканты откуда угодно, но только не из Петербурга, гуляя мимо витрин книжных магазинов, на которых выставлены книги каких угодно авторов, но только не петербуржцев, включая телевизор, где о моем собственном городе говорят исключительно в смысле, что где-нибудь в Купчино опять прорвало трубу, я каждый раз теряюсь: неужели так считаю я один? Неужели, мой город это и правда всего-навсего увеличенный в шесть раза Тамбов, а все разговоры о петербургской уникальности, не более, чем туман над рекой?

Средиземноморскую Венецию, в которой 292 года тому назад родился Казанова, сегодня вряд ли можно назвать провинцией. Просто потому, что это давно уже и не город вовсе, а так, – красивые, но безжизненные декорации. Каково будущее моей собственной северной Венеции сказать сложно: над вечно ползущей на запад Невой как обычно пасмурно.