153 самоубийцы

И так продолжалось до четырех часов ночи, когда пришло время закрывать ресторан. За это время много раз, ровно столько, сколько полагалось по контракту, играл оркестр, и каждый раз официанты приглашали своих дам танцевать. А потанцевав, они снова садились за столики, еле прихлебывали из своих стаканов и снова принимались за газеты и журналы.

Приходили завсегдатаи «Парадиза» и уходили ни с чем: свободных столиков не было.

Стротт, конечно, осатанел от злобы. Он хотел звонить в полицию, чтобы ему очистили ресторан от забастовщиков, но О’Флаган сказал, что из этого дела ничего не выйдет, потому что все они ведут себя вполне прилично, а любой клиент имеет право заказывать, что его душе угодно, и пить стакан чая столько времени, сколько ему заблагорассудится. И вообще, если придет полиция, то получится драка, скандал, черт знает что. В этом не было бы ничего страшного для какой-нибудь фабрики или шахты, но в респектабельном ресторане мордобой и кровопролитие!.. Нет, на его – О’Флагана – взгляд, это не выход. Другое дело, если бы забастовщики выставили пикеты. Пикетчиков можно разогнать, избить, арестовать, все что угодно, потому что это происходило бы на улице. Но официанты как нарочно не выставили пикетов.

– Ладно! – крикнул тогда Стротт забастовщикам. – Сегодня вы меня перехитрили. Завтра я буду умней. Завтра никого из вас не пустят и на порог «Парадиза»! Слышите, вы, Друд и компания?..

На другой день, как вы уже сами понимаете, Стротт прибыл задолго до трех часов. Ровно в три открыли ресторан, и ровно в пять минут четвертого все тридцать столиков были заняты тридцатью джентльменами в безукоризненных черных фрачных парах и тридцатью дамами в белых платьях бального типа. Тридцать молодцов из «Технической помощи» подбежали к ним, чтобы принять заказ, и вскоре шестьдесят ложечек нежно звенели, размешивая сахар в шестидесяти стаканах.

Стротт бросился в зал и увидел за столиками совершенно незнакомых, большей частью худощавых, прилично выбритых и одетых джентльменов.

И эти тридцать пар тоже просидели в «Парадизе» до самого его закрытия и тоже выпили только по одному стакану чая и прочитали все газеты и журналы, которые им по первому требованию приносили обозленные молодчики из «Технической помощи».

Тогда Иов Стротт обратился к своим необычайным клиентам с речью. Он сказал, что каждый джентльмен и каждая леди вольны пить и есть, что им угодно и сколько им угодно, и что в этом отношении он, Иов Стротт, как ресторатор и христианин целиком полагается на промысел божий. Но если тридцать клиентов проводят со своими дамами в ресторане ровно тринадцать часов, заказывая за все это время по одному стакану на персону и закусывая принесенными из дому бутербродами, то, на его, Иова Стретта, взгляд, это скорее смахивает не на промысел божий, а на махинации со стороны забастовщиков. Поэтому он, Иов Стротт, вынужден с глубоким сожалением просить высокочтимых джентльменов и их прелестных дам не появляться больше в его ресторане, потому что они все уже сфотографированы и швейцару дано указание никого из них больше не пропускать.

Назавтра Стротт прибыл в ресторан уже в два часа. С трех часов до четырех минут четвертого он лично простоял на контроле рядом со швейцаром, сверяясь с вывешенными рядом фотографиями вчерашних клиентов. В четыре минуты четвертого он, изнемогая от чувства собственного бессилия, покинул свой унизительный пост и скрылся в кабинете. В восемь минут четвертого тридцать совершенно незнакомых джентльменов и столько же совершенно незнакомых дам сосредоточенно размешивали шестьдесят стаканов чая, и они занимались этим богомерзким занятием с краткими перерывами на танцы и более длительными – на просматривание произведений повременной печати до той поры, покуда не пришло время закрывать «Парадиз».

Конечно, приходили и постоянные клиенты, но для них не находилось свободных столиков, и они уходили ни с чем.

И точно так же происходило дело и на четвертый день, и на пятый, и на шестой, и на седьмой, и на восьмой, и на девятый.

И все это время буфет не торговал ни на цент выше стоимости шестидесяти стаканов чая и не было заказано ни единого блюда из роскошного и многообразного меню «Парадиза». Горы неиспользованных овощей пришли в негодность и были выброшены на помойку. Ни разу, не были открыты двери холодильника, где хранились мясные туши, дичь, масло и другие ценные скоропортящиеся продукты. Каждый полдень привозили свежие, румяные хлеба, каждый полдень кондитер «Парадиза» вынимал из духовки, просторной и благоустроенной, как ангар, противни с превосходнейшими пирожными. Но и румяные хлеба и превосходнейшие пирожные черствели втуие. А повара и весь остальной персонал кухни сидели без дела и имели более чем достаточно времени, чтобы поиздеваться втихую над бессильной злобой их хозяина.

А на десятый день Иов Стротт, ночевавший в ресторане, пожелтевший, небритый и с подергивающейся в нервном тике правой щекой, послал О’Флагана за мистером Ральфом Друдом.