1612. Все было не так!

Возможно, тут еще раз сыграл свою роль пресловутый «третьеримский синдром» – как же, Третьему Риму прилично с римским же «цесарем» и в династической связи состоять. Еще в ходе борьбы с первым Самозванцем «с дружеским венским двором царь (Борис Годунов. – Д.В.) поддерживал куда более доверительные отношения, чем с польским. Поэтому, в частности, в Вену посылались более исчерпывающие (более правдивые ли – другой вопрос…) сведения об Отрепьеве, который «от воровства постригся в монахи»[710]. «Цесарь» на это письмо ответил только письмом от 16 июня 1605 г. о том, что он обещает не оказывать поддержки врагам царя (с туманным «обещанием помощи» самому царю, правда…), а также дружеским письмом королю Сигизмунду, в котором он указывал на жалобы Бориса на польскую поддержку Самозванца[711]

.

Отметим, справедливости ради, что, со своей стороны, в июле 1604 г. австрийский посол заметил при личной аудиенции Б. Годунову, что в Литве всегда найдется много охотников присоединиться к авантюристу (имеется в виду первый Самозванец), на что Годунов не обращал внимания, поскольку Сигизмунд обещал не поддерживать Лжедмитрия I[712]. При этом любопытно, что Рудольф, по словам Дм. Иловайского, извещал Бориса как «союзного государя»[713]. Впрочем, возможно, такое поведение официальной Вены связано с тем, что тогда Польша еще не перешла окончательно в габсбургско-католический лагерь, что это произошло только после того, как 11 декабря 1605 г. Сигизмунд III вступил во второй брак с эрцгерцогиней Констанцией (первая супруга – мать Владислава – тоже была из Габсбургского дома и приходилась родной сестрой Констанции, кстати)[714]

.

И вот летом 1612 г. посол «цесаря», возвращаясь из Персии, встретился в Ярославле с Дм. Пожарским, и, услышав от него жалобы на бедственное состояние Московского государства, заметил, что хорошо было бы, если бы москвичи избрали на царство эрцгерцога Максимилиана, брата императора. Пожарский ответил, что, если бы «цесарь» дал на Московское царство своего брата, то его приняли бы «с великой радостью». При условии, что «цесарь» поможет «на поляков казной и войском»[715].

Если бы это произошло, то все, ради чего русские люди (и Пожарский не из последних) проливали кровь, пошло бы насмарку. Максимилиан, правда, отговорился старостью и предложил вместо себя другого императорского брата, но не все ли равно?

На сей раз, однако, торжеству «третьеримского синдрома» помешало то, что, пока австрийские послы с согласием эрцгерцога занять русский трон добирались до Москвы, на царство уже избрали Михаила Романова, поэтому послов отпустили с таким ответом: «Мы никогда этого не слыхали, да и в мыслях у бояр и воевод и всяких чинов Московского государства не было, чтоб выбирать государя не греческой веры. Если Пожарский так говорил, то он поступал без совета всей земли, а может быть, ваш посланник и… сам это выдумал, чтобы выманить жалованье у своего государя»[716]

.

Есть, правда, точка зрения, что разговоры о призвании австрийского эрцгерцога на царство были нужны только для того, чтобы император оказал давление на Сигизмунда в видах прекращения последним враждебных действий против России…[717] Однако если это так, то расчет не оправдался. Англия и Нидерланды, например, выразили готовность посредничать в мирных переговорах между Россией и Швецией (как в 1611–1613 гг. – между Швецией и Данией). И английский посол Джон Меррик действовал во время выполнения посреднической миссии с похвальным хладнокровием и беспристрастием[718]. А вот в Австрии на предмет посредничества русские послы ничего не добились. Точнее, в ноябре 1615‑го – январе 1616 г. прошли русско-польские переговоры при посредничестве Австрии, однако они были прерваны именно потому, что австрийский посредник Э. Ганделиус явно поддерживал поляков[719]

. Можно, конечно, понять такую позицию Венского двора: если для Англии в надвигавшемся европейском конфликте как Россия, так и Швеция были важными союзниками, то для Габсбургов Польша была потенциальным союзником, а Россия – противником; но стоило ли при этом выбирать Габсбурга в русские цари?

Но возникает вопрос: а что было бы, если бы послы приехали до избрания Михаила? Может, и стал бы Максимилиан царем… Как бы то ни было, Австрия признала Михаила царем лишь в 1618 г. (из европейских государств позже это сделала только Польша – в 1634 г., даже Швеция, с которой до февраля 1617 г. Россия была в состоянии войны, признала Михаила раньше) и не так часто, как протестантские страны, присылала послов в Москву[720]. Несколько голосов на Земском соборе было подано, между прочим, и за самого Дмитрия Пожарского[721].

Выбор России