17,5

Тут очень кстати терпению библиотеки пришел конец. Пришло уведомление, что Мила задерживает книгу сверх всякой меры. Они устали оправдываться перед читателями, которые требовали в читальном зале ее. С них достаточно и того, что они изворачивались, убеждая тех, что есть книги и получше. «Теперь всё, Милочка! Пожалуйте сдать». Они, однако, обещали ей ее выдать снова в конце месяца.

Библиотека была рядом. Погода была не очень. Но все же Мила собралась. Она ходила туда не столько читать (вернее, она вообще там не читала), сколько смотреть на людей в читальных залах. То же касалось почтамта и зоопарка.

В библиотеке один сидел с таким видом, как будто не сидел, а стоял и отвечал кивками на бурные овации. На другом столе были разложены книги, обложки которых содержали слова «плохо» или «хорошо». Увидев под другой настольной лампой стопки книг с именем деда, она радостно посмотрела на читателя. Но тут же опешила, это был не Лёва. Было странно так обмануться. Оказывается, еще кто-то читал книги деда. Свою книгу она сдала, новую брать не стала – она стала опасаться последствий. Всех этих библиотечных угроз – в письменном виде они действительно выглядели угрожающе.

Она торопилась уйти. Она понимала, что и тут будет всем мешать. На этот раз – мешать читать. Что может быть хуже, чем мешать читать. Но всё же ей позволила чуть задержаться одна сценка. У стойки выдачи оказалось, что какой-то книги не оказалось. И щуплый тот обделенный читатель преобразился, он мгновенно достиг пароксизма беспредельной ярости. И не было намека на жалобы, это были односторонние окончательные проклятья. За всеми настольными лампами все подняли головы в зеленом полусвете. Видно было, что ему и всем это сейчас доставит удовольствие. Все в предчувствии небывалого дикого наслаждения замерли. Эта разрушительная сила копилась в нем годами, может вынашивалась с детства. Теперь он мог ей отдаться целиком. Все, и он, понимали, что его номер не пройдет. Но всем было хорошо, всем нравились его интонации и их набор. И никто тут не обращал внимания на Милу, никто на нее не пялился (как это было на улице). Она была одной из них, она была на седьмом небе. Обездоленный читатель сумел выпрямить сутулую спину, его худосочное тело в широком пиджачонке чуть не выпрыгивало из колышущихся штанов, оно ритмично дергалось внутри этих пустот прямой натянутой струной, проклиная все печатное дело начиная с Гуттенберга. Вообще всю письменность… Кирилла и Мефодия… Оглушенная библиотекарша в умилении не смела вытирать глаза, она сдерживалась, чтобы не протянуть к нему руки, и запихивала поглубже таки всплывшую из кучи на ее стойке ту самую, требуемую книжонку. Библиотекарша из осторожности ему не возражала: ведь с первого взгляда нельзя было исключить той возможности, что этот человек – студент! – а значит, станет большим человеком. В окна сверкали молнии.

Библиотекрашу спас под звуки грома другой читатель: он вдруг затряс жалкой книжонкой: «У меня твоя книга. Я хотел другую». Тут вскочил другой: «А у меня твоя. Я другую не хотел, я думал у меня та же самая». Из дальнего угла раздался еще писк: «А у меня вообще новая. Страницы склеены. Ее вообще никто не читал, и я тоже не собираюсь». Тут и остальные слегка переполошились и стали пялится на переплеты своих книг, как будто видят их впервые, что в общем-то было правдой – никто ведь толком не проверяет и не осматривает со всех сторон поверхность книги, всем невтерпеж ее сразу раскрыть и покопаться внутри.

По звуку между тусклыми лампами трудно было определить, сколько человек смеются. Мила тоже смеялась и тихо хлопала в ладоши. Невероятные аплодисменты заполнили весь плотный замкнутый объем, некоторые читатели покидали зал в слезах, уже не в силах больше читать. Кто знает, может, они уходили навсегда. В этот окончившийся уже дождь.

Мила радостно вселялась в походку прохожих, идущих навстречу, в целые семьи с детьми, в объемы углов домов, в дальние солнечные концы улиц, в светлые слои низких воздушных струй.

На рыхлой земле много людей в оранжевых жилетах рассаживали саженцы, они хотели более зеленого лета в следующий раз. Что-то тяжелое упало из их рук на мягкий летний тротуар – бпук. Она отвлеклась на это. Это было, когда она шла мимо театра, и ее буквально схватили на улице. Они, те, что из театра, ищут замену статистке на роль принцессы. Это не отнимет много времени, нужно либо стоять, либо сидеть одетой-разодетой в шелка и камни.

– Поторопитесь, у меня приятное предчувствие, что я буду вами гордиться, – сказал ей незнакомый человек, который был режиссером (еще у него была аптека тут на углу, а еще на радость всем каждую масленицу он хорошо и с хорошим настроением лазил по высокому оледеневшему столбу на площади).

– Как вы себя чувствуете в этом костюме?

– Плохо, – ответила Мила, – Мне холодно.

– Это так! – подхватил режиссер, – Первый раз на сцене. Это восхитительно.