1794

— А почему ваши с Сесилом пути разошлись?

— Он решил жениться. Спросил, не нуждаюсь ли я в чем-то. И еще… еще спросил: правда ли, что я злоупотребляю спиртным. Я сказал — нет, не злоупотребляю. В то время это не было ложью… вернее, ложью не было, но… как понимать слово «злоупотреблять». Он потерял терпение и оставил меня в покос. По предупредил. Знаешь, что он сказал? Он сказал вот что: «Если мне не удастся наставить тебя на путь истинный, этим займется сестра». И я был настолько глуп, что рассмеялся ему в лицо. Господи, как глуп я был!

Наверное, он смотрел на сестру с таким горьким и гневным упреком, что она не выдержала и отвернулась.

Первой тягостное молчание нарушила Хедвиг.

— А что ты делаешь в Стокгольме, Эмиль?

Из него словно выпустили воздух. Гнев испарился, будто его и не было. Он глубоко вдохнул. Вызывающе поднятые плечи опустились.

— Помогаю полицейскому управлению… в одном запутанном деле.

— И как? Распутал?

Он промолчал, и она, очевидно, приняла его молчание за отрицательный ответ: нет. Пока не распутал.

— Может быть, я могу чем-то помочь?

Эмиль внимательно посмотрел ей в глаза — шутит, что ли? И, к своему удивлению, прочитал в них чувство, которое меньше всего ожидал. Сестра смотрела на него почти виновато. Но удержаться уже не мог.

— Ты? Помочь? Уж кому и знать, чем ты можешь помочь, как не мне. Твоя помощь… Последний раз мы виделись, когда ты и твои нанятые пособники бросили меня в дом для умалишенных. Я раз за разом пытался до тебя докричаться через решетку, но ты делала вид, что не слышишь. Ты затолкала меня в сумасшедший дом, Хедвиг. А знаешь, как его называют, сестра?

Он, не дожидаясь ответа, резко повернулся и пошел к калитке.

— Я каждое воскресенье бываю в церкви на Рыцарском острове. Если передумаешь, можешь меня там найти… mon frere.

Он, не поворачиваясь, раздраженно отмахнулся — так отмахиваются от назойливой мухи. У калитки чуть не столкнулся со звонарем, обернулся и крикнул:

— Его называют кладбищем живых!

И уже краем глаза заметил сочувственный и печальный взгляд сестры.

14

Послеполуденные тени медленно, но уверенно оттесняли солнце от окна каморки в Гусином переулке. Светлая трапеция на деревянном полу переползала все ближе к стене. Стало заметно холодней. Кардель приспособился определять время по положению этой трапеции. Второй час, мысленно прикинул он и довольно ухмыльнулся: его расчеты тут же подтвердил малый колокол Святой Гертруды: час с четвертью. Проспал далеко за полдень. Приложил ладонь к щели в полу: оттуда тянуло еле заметным ледяным сквознячком. Пора в город. Опять нарезать мало что сулящие и, похоже, бессмысленные круги. На сегодня намечено пройти от Канавки до Болота[24] и кабака «Прекрасная Клара», то есть немного расширить зону поиска за пределы Города между мостами.

Не успел он разработать маршрут, как услышал на лестнице шаги. Винге, конечно. Кто же еще? Кардель прислушался и сразу понял: что-то случилось. Винге даже двигался по-другому — легкие, уверенные шаги. Вялость и меланхолическую медлительность как ветром сдуло. Раньше он совершал такие быстрые движения, разве что когда ему что-то мерещилось: в тени от дома, за углом… да что там, скорее всего, не в тени и не за углом, а в не пришедшем в себя после тяжкого запоя мозгу.

Винге появился на пороге, немного задохнувшийся, с раскрасневшимися от ветра щеками. Видно было: ему не терпится поделиться новостью.

— Воспоминание… благодаря малоприятному воспоминанию я подумал… Господи, мог бы и раньше, без всяких воспоминаний.

— Что это вы такое вспомнили?

— Кучера-француза. Представьте: он крикнул не le ton beau des vivants, а le tombeau des vivants. Не «ле тон бо де виван», а «ле томбо де виван»! Вдова ни в чем не виновата. Сама она по-французски не говорит, а для нетренированного уха звучание одинаково. Даже и для тренированного нелегко. Но если бы я сообразил чуть раньше, мы были бы избавлены от ненужных и утомительных поисков.

Кардель скрестил руки на груди. Он давно заметил: этот жест позволяет ему забыть про отсутствие левой конечности. Неважно, что короткая культя фехтует в воздухе. Важно ощущение достоинства и даже некоторого превосходства.

— Кончайте, к дьяволу, говорить загадками, Винге.

— Я думаю, Эрика Тре Русур держат в Данвике.

— В сумасшедшем доме?

— Или в госпитале. Это рядом.

— И как это вас, интересно, осенило?

— Неужели непонятно? Не ле тон бо — прекрасные звуки, а ле томбо — могила!.. Так в народе называют заведения вроде того, что в Данвике.

— Как это — так?

— Кладбище живых.