1795

— Мальчик на себе испытал, во что обходится война. Кусок металла из грязного ствола — и отец его, промучившись пару недель антоновым огнем, сошел в могилу. Ему еще и четырнадцати не было. Думаю, лучших причин для миролюбия и придумать трудно.

Сетон коротко и невесело засмеялся.

— Сам Жан Жак онемел бы, ознакомившись с твоими взглядами на воспитание. Оказывается, ничто так не подвигает к миролюбию, как коварное убийство отца. Наверняка мальчик испытывает к убийцам горячую благодарность, а о мести даже думать боится. Так, что ли? Что ж… еще раз извини. Я опять зубоскалю. Да… век, как видишь, идет к концу.

— Самое время.

— Думаешь, следующий будет лучше? Настанут хорошие времена?

— Хорошие или плохие, но фору новый век получил. Война, другая война, третья — одна бессмысленнее другой. Уроки должны быть выучены — надеяться больше не на что. Все говорят про новые идеи, новый порядок…

Тихо Сетон расхохотался. Его смех напоминал икоту.

— Да-да, слышали, слышали… Французы воплотили новые идеи — лучше некуда. Божественная красота. А потом? Когда ножи гильотин затупились, когда великий французский народ временно утолил жажду крови? Вот тебе и светлое будущее: один лжец за другим сражаются за благосклонность едва утихомирившегося плебса. И самый хитрый сядет на трон. У королей, хоть и редко, но все же попадаются благородные потомки, и я бы куда охотнее отдал корону им, чем кому-то другому. Тем более вчерашнему рабу. Тому, кто ловчее и подлее всех облапошит так называемый народ, — а заметьте: чем ближе он к этому самому народу, тем подлее. Почему, ты спросишь? Да потому, что знает всю подлую суть массы, он видел, как эти самые массы ликовали, когда их вчерашним обожаемым хозяевам рубили головы. Те самые массы, для которых нет большей радости, чем увидеть кого-то на виселице или на плахе. И что дальше? И этот новый хозяин, бывший раб, раздувается от гордости, дрожжи власти бродят и бродят — и вот мы имеем злобного, подозрительного, самовлюбленного властителя. Все его правление заключается в натравливании плебса на выдуманных врагов, чтобы скрыть собственные преступления.

Сетон опять похлопал себя по плечам.

— Может, так и надо. А может, и не надо. Во всяком случае, цифры в календаре роли не играют. Истина заключается вот в чем: жизнь слишком коротка, никто не успевает чему-то научиться на собственных ошибках. А из чужих страданий мы и подавно не извлекаем никаких уроков. Драконово семя уже в каждом следующем поколении. Ничто не меняется, в лучшем случае остается таким же, как было. Впрочем, я неправ: человечество совершенствуется. Мы изобретаем новое, еще более смертельное оружие, чтобы причинить другому такой вред, о котором вчерашние забияки даже мечтать не могли. Количество загубленных жизней нас не волнует. Мы будем водить хоровод вокруг могил, пока не попадется овраг, достаточно глубокий, чтобы похоронить весь род человеческий.

Сетон вновь засмеялся.

— Ты нуждаешься в подтверждении? Посмотри на нас. Кому дело до того, что я прав, если ты сильнее? Ты меня убьешь.

— Ну нет. Тебя убьет мороз.

— Пальт и в самом деле поумнел. Хотя вряд ли… если ты по-прежнему считаешь, что победил, умным тебя не назовешь. Главные негодяи живут и здравствуют. Как, впрочем, и всегда. Если у тебя довольно силы, можешь делать все что хочешь. Чего стоит все твое богатство, если ты подчиняешься написанным для бедных законам? А что касается врагов… ты видишь во мне главного врага. С таким же успехом ты мог бы назначить во враги морскую волну или падающий снег. Эти мерзавцы мной пожертвовали, потому что могут без меня обойтись, а ты у них на побегушках.

Кардель пожал плечами:

— Хоть что-то. Лучше, чем ничего.

Сетон до этого момента говорил убедительно и с жаром, а сейчас словно очнулся.

— Знаешь… честно говоря, я давно ждал этого момента. Не то чтобы с радостью… скажем так: со смешанными чувствами. Ничто из того, что я сделал или что увидел в жизни, ничему меня не научило. И, наверное, не могло научить. Но наконец-то понял…

Наступило долгое молчание… Сетон потряс головой, вокруг него взвился фонтан снега. И неожиданно засмеялся.

— Смотри-ка… мне уже не холодно.

Вытянул побелевшие руки и пошевелил пальцами, будто играл на клавикордах. Дрожь исчезла. Расстегнул ворот рубахи и посмотрел на Карделя.

— А если твой план провалится? Я жив пока…

Кардель сплюнул табак. Коричневая ранка на снегу мгновенно затянулась падающими хлопьями.

— Подождем малость. Нам торопиться некуда.

Они довольно долго сидели молча. Вдруг Сетон начал вертеть головой, всматриваясь между стволов в уже опустившуюся ночь.

— А отец, он… он так мне и не ответил… там…

Внезапно ветер усилился, поднимая свежую порошу. В воздухе заплясали снежинки.

— Мир гаснет… — медленно произнес Тихо Сетон. — Я смотрю в следующий… но там ничего нет. Темень… мрак.

Он замер со склоненной головой и заплакал. Слезы тут же замерзали, оставляя на панталонах смутно поблескивающие следы.

— Там никого нет… все пусто. Никто за мной не пришел…