1795

Дым если и облагородил воздух, то совсем немного. Кардель достал из-за пояса цветочную косичку и прижал к носу.

— Подарок от безымянной поклонницы, — ответил он на невысказанный вопрос Винге. — Странные дела творятся этим летом.

Постепенно темнеет. Каждый раз, когда Винге подносит трубку к губам, комната освещается адским багровым светом разгорающегося табака. Докурил до конца и помахал трубкой. В темноте белые прочерки выглядели, как таинственные сигналы из иных миров. Эмиль встал и посмотрел в окно. Шумный двор стих, ушел в тень. Только одинокая свинья продолжала спать в луже, будто и не заметив смены времени суток.

— Скоро будут перемены, Жан Мишель. Эпоха Ройтерхольма идет к концу. Скоро у нас опять будет король.

— А вы и в самом деле ждете перемен?

— Идиотское правление может не заметить только идиот. Одна глупость за другой, хоть бы что-то разумное было сделано для разнообразия. А юный король все же не на Луне, у него место в первом ряду партера. Может, и к лучшему: идеальное место, чтобы учиться на чужих глупостях.

Кардель прыснул. Изо рта вылетел ржавый фонтанчик табака.

— Будь люди поумнее, после такой чертовщины обязательно наступил бы век всеобщего мира и взаимоумиления.

Винге пожал плечами:

— Что ж… и в уходящем веке сделано немало хорошего. По части мыслей, к примеру. Если бы все шло, как рассчитывали философы, счастливое будущее давно бы наступило. А что касается надежд… думаю, столько надежд никогда не было.

— А мне кажется, будущее похоже на вид Города между мостами с Висельного холма. Издалека — залюбуешься, а как подойдешь поближе — одно дерьмо.

— А у вас есть что-то другое, кроме надежды?

Не ожидая ответа, Кардель вернулся к окну и продолжил наблюдение.

— А что потом, Жан Мишель?

— В каком смысле?

— В прямом. Вот представьте, через пять минут мы слышим шаги Тихо Сетона и получаем шанс схватить урода в его логове. Остальное сделает суд. Ну, хорошо, его осудят и приговорят. А вы?

— Ну это… как бы сказать… это зависит…

— От Анны Стины?

Кардель мрачно кивнул.

— А если вы ее не найдете?

— Продолжу искать.

— Но…

Эмиль Винге внезапно замолчал. Очевидно, подыскивал слова.

— Что ж… мне остается только пожелать вам удачи. Главное, что я понял: вас очень сильно недооценивают. Не считайте это приговором и тем более истиной. У вас много возможностей.

— А вы, Эмиль?

— К сожалению, пока не могу сказать. Не потому, что не хочу, а потому, что не знаю. Если приду к каким-то выводам, обязательно поделюсь. Обещаю.

Кардель встал с сундука.

— Ну ладно, хватит философии. «Каким-то выводам»… Для вас, ученых, мысли — как для нормальных людей насморк. Никак не избавитесь. Знаете, что в народе говорят в таких случаях? Не хрена делить шкуру неубитого медведя.

Винге кивнул, сопроводив кивок иронично-печальным вздохом.

— Устами младенца глаголет истина… Народ — младенец. Поживем — увидим.

А тем временем внизу, в переулке, изо всех сил старается девочка — та самая, которая привела их в квартал Кассиопея. Лицо налилось кровью от усилий. Наконец усердие принесло успех: используя метлу, как рычаг, она все же перевернула большую бочку с помоями, и содержимое потекло по переулку. Дело закончено. Она выпрямилась, нашла укромное место за углом.

На рассвете охотничьи псы вернулись домой с пустыми руками. Долгая засада не дала ничего, кроме того, что им удалось поставить сутки на голову. Никто не пришел. Сказали хозяину, чтобы тот предупредил в случае появления своего постояльца, — без большой надежды. В узком проходе со двора кто-то вылил помои — Кардель, придя домой, оставил сапоги в подъезде, чтобы выветрилась вонь.

19

На этот раз угощает Кройц. Наливает Францу Грю еще стаканчик, хотя тот и без того пьян. Но какой дурак откажется от угощения? Будешь пьян сегодня — глядишь, и завтра проснешься пьяным; такие чудеса случаются время от времени. Уже несколько часов Кройц терпеливо выслушивал флотские воспоминания, чередующиеся с ругательствами в адрес Карделя. Грю горячился все больше, орал так, что, наверное, на том берегу слышали — правда, с каждым стаканчиком все менее разборчиво, временами просто гневно мычал, как недоенная корова. А Кройц держался. Он, конечно, нуждался в горячительном — набраться смелости, но не настолько, чтобы потерять соображение. В делах, подобных этому, куда более крепкие мужики ломали шею. Он все время поглядывал на тех двоих, у дверей, — в обычные дни он бы постарался с ними не встречаться. Хватит ли им по кувшину пива на каждого, чтобы не терять терпение? В кабаке все шумнее, дым разъедает глаза — не пора ли от ругательств перейти к делу?

Кройц передвинулся по лавке и дружески обнял Грю за шею.

— Я же пришел не только войну вспоминать. Я тут поспрашивал кое-кого… Ты думаешь, ты один такой, кому Кардель насолил? — Нагнулся еще ближе и шепотом продолжил: — Я теперь знаю, где логово этого гада. Что скажешь, Франц? Можем ведь и прогуляться по Скорняжному переулку?