1795

На Большой площади у фонтана — группа людей вокруг зажженного факела. Он видит их не впервые — они собираются почти каждую ночь. За их спинами огонь факела почти не виден, и выглядят они как тени в преисподней. И в самом деле, похоже. Иногда даже мелькнет на чьем-то лице багровый адский отблеск.

Сборище никогда не бывает долгим. Появляются сосиски и с руганью разгоняют огнепоклонников. В следующую ночь все повторяется, но сосискам трудно угадать, когда именно начнется действо: огнепоклонники каждый раз выбирают новое время.

Любопытство сильнее осторожности: с каждым разом Сетон подходит поближе. Поначалу постигает разочарование. Он уже мысленно раздавал посты в обществе якобинцев или густавианцев, втайне готовящих революцию. Оказалось, ничего похожего. Человек в самом центре показал на возвышающийся за крышей Биржи шпиль Большой церкви.

— Говорят, церковь вместит всех, найдется место для каждого. Но это же не так! Нет, братья мои, это совсем не так. Тесна наша церковь, слишком тесна. А разве ступит нога Господа нашего туда, где нет места для всех страждущих? Нет, не осквернит Он там стоп Своих.

Сетон шагнул еще ближе. Факел держит женщина. Держит так, чтобы всем было видно лицо говорящего. Крупный мужчина, борода с проседью, шляпу держит в руке.

— И скажите мне: почему Господь должен читать своей пастве одни и те же старые, неизвестно кем написанные слова? Не может того быть. Нет, братья и сестры, Господь приходит к каждому из нас, Он говорит с каждым, как верный и любящий друг. И в самые темные минуты жизни, в любой беде вам достаточно помолиться. Сердечно, как никогда раньше. И Он придет не в церковь, а в вашу спальню, обнаженный и окровавленный, в терновом венце и с зияющей раной от копья, и заключит вас в свои объятия, и укажет путь к спасению. Приходите же к нам, внемлите тем, кого Он уже посетил. Пусть поделятся они открывшимся им таинством, и глаза ваши тоже откроются.

Кое-кто торопливо отошел в сторону — видно, сообразил, что слушают проповедь еретика. Сетон тоже повернулся, чтобы уйти, — и вдруг его пронзила мысль: этот странный проповедник обращается не к кому-то, а к нему и только к нему.

— А ты, брат, да-да, ты — подожди. Не спеши. Ты приходишь к нам не в первый раз. Я вижу тебя так же ясно, как видит тебя Он. И знай, не напрасно Он послал тебя к нам. Он протягивает тебе руку помощи. Меня зовут Ларс Свала. Хочешь ли ты следовать за нами?

Сетон сделал вид, что не понял. Отвернулся, хотел уйти, но проповедник встал перед ним и попытался поймать его взгляд.

— Мои глаза остры, брат. Господь дал мне силы видеть больше и яснее, чем другие. Иногда ты подходил довольно близко, и я видел твое лицо в свете факела. Твои чувства и страсти слишком велики, чтобы ты мог их скрыть, брат… сын мой. Я вижу твою боль, ее не скроешь, она горит, как маяк в ночи. Но тебе можно помочь. Само Провидение позаботилось, чтобы пути наши пересеклись.

Сетон сделал шаг в сторону и хотел было двинуться в другом направлении, но Ларс Свала опять заступил дорогу и торжествующе потряс руками, как человек, неожиданно получивший подтверждение смутной догадке.

— Вот видишь! Тебе все равно куда идти! Ты как осенний лист, гонимый капризным ветром!

Сетон прибавил шаг. Проповедник не стал его останавливать, но повысил голос:

— Слишком многие смотрят на жизнь, как на сон. Ничто не имеет значения — сон и есть сон. Но после смерти нас ждет вечность. А как мы проведем эту вечность, зависит от нашего выбора при жизни. Слишком много видел я умирающих, слишком часто на моих глазах в последние часы, а то и минуты жизни приходило понимание, а вслед за пониманием — раскаяние. Я ясно видел: их внутреннему взору уже открылась вечность, и осознали они, что стоят на пороге ада. Неужели ты хочешь стать одним из них?

Сетон остановился и обернулся. Хотел сказать что-то резкое и даже сказал, но, очевидно, лицо его выдало, потому что Ларс Свала улыбнулся. Глаза проповедника затуманились слезами — видно, от радости, что представилась возможность спасти еще одну душу для небесного царства.

6

Секта разместилась в куда более комфортабельном помещении, чем предполагал Сетон. Совсем рядом с каменной оградой Королевского сада. Чугунные, искусного литья калитки все еще открыты, за ними виднеются ярко-желтые стены оранжерей и высокие, выше человеческого роста, мастерски постриженные кусты самшита, образующие затейливые лабиринты. Чуть подальше, у Кошачьего моря — усадьба, к ней пристроен довольно вместительный молельный зал. Воскресенье. Как раз то время, когда колокола всех церквей призывают прихожан на воскресную службу. Под солнцем кресты и петухи на шпилях вспыхивают золотом, а звон колоколов, кажется, зарождается где-то там, в прозрачной голубизне неба.