19-я жена

Подъезжая ближе, я увидел, что Месадейл разросся. Теперь он насчитывал уже несколько сотен домов-бараков — «складов для лишних людей», для семей по меньшей мере из семидесяти пяти человек. Никому не известно, сколько точно человек проживает в Месадейле, но я попытаюсь угадать. По моим прикидкам — двенадцать тысяч, может — пятнадцать. Подсчеты затруднены. Цифры — часть тайны. Чем меньше знаешь — тем меньше знаешь.

Съезд на боковую дорогу прячется за группкой тополей, а сама дорога похожа на высохшее русло реки, и даже если ее ищешь, не сразу разглядишь. Никто не натыкается на Месадейл случайно: весь смысл в этом. Роланд любит говорить, что Первые — это Грета Гарбо всех культов. «Ох, милый мой, этот ваш Пророк, он просто хочет, чтобы его оставили в покое».

Как только я съехал с асфальта, фургон задребезжал. Электра села и зарычала. Как бы медленно кто ни ехал, дорога швыряет вверх такое облако красной пыли, что его можно заметить практически с любого места в городе. Журналисты, пытающиеся порой что-нибудь тут да разнюхать, не сознают, что это немедленно поднимает по тревоге всю добровольную дружину нашего Пророка. Я говорю на полном серьезе. Вот увидите.

Примерно на полпути вверх по дороге мне навстречу попался пикап, направлявшийся прочь из города. Пять жен набились в кабину — четыре на сиденье, одна неловко взгромоздилась кому-то из них на колени. Они были немолоды, вероятно бесплодны, потому-то Пророк и мог разрешить им вот так выехать за пределы города. Девушек он никогда не выпускает, а женщин, подобных этим… На этих ему наплевать. Женщины пристально глядели прямо перед собой, глаза — без всякого выражения. Они показались мне знакомыми. Вполне возможно, что это были мои тетушки, двоюродные или единокровные сестры, а может, и то, и другое, и третье — все вместе. Электра высунула в окно голову — полаять на них. Отсутствующее выражение на их лицах так и осталось отсутствующим. Словно они меня не видят и мы проезжаем мимо друг друга в двух параллельных мирах.

Пара миль вверх по дороге, и вот уже первые дома. Восемь, десять, двенадцать тысяч квадратных футов. Часто — два или три дома рядом, на огороженной территории. Это вам не красивые особняки, они больше похожи на бараки или амбары, построенные задешево: клееная фанера, пластиковая опалубка, толь, алюминий и шпаклевка. Некоторые не закончены: не обшита боковая стена, у флигеля вместо кровли — пластик, входная дверь из прессованной древесины. Когда я был мальчишкой, отец сказал мне, что у него не хватило денег на приличную обшивку для нашего дома. Я тогда огорчился за него — расслышал стыд в его голосе. Только причина была не в этом. А в том, чтобы избежать налога на недвижимость. Какая-то лазейка, суть которой мне не понять.

Одна из перемен, с тех пор как я ушел отсюда, — многие дома теперь окружены заборами. Или — вместо забора — кольцом жилых прицепов, поставленных кругом, словно фургоны первых поселенцев. Думаю, Пророк скатывается в паранойю. С чего бы вдруг? Разве у нашего правительства не было целой сотни лет, чтобы навсегда закрыть этот городок?

Я свернул на Филд-авеню, полдороги проехал, и вот вам, пожалуйста, наше хозяйство: три дома и пара надворных построек на пяти акрах бесполезной, заросшей кустарником земли. С улицы все выглядело так, будто здесь с тех пор ничего не изменилось. Десяток столов для пикника, за которыми обычно едят дети — всегда, за исключением самых холодных дней. Бельевые веревки, на которых полощутся по ветру пятьдесят мальчишьих рубашонок. Огород, гумно, кукурузное поле — все жалкое, все страдающее от засухи. Позади нашего хозяйства тянется заросшая кустарником пустошь; маленьким мальчишкой я убегал туда — прятаться от отца, когда пугался его или того, что он мог со мной сделать. Главный дом — большое прямоугольное строение из клееной фанеры, крашенной в темно-зеленый цвет. Двадцать спален, огромная кухня с кастрюлями размером с нефтяную цистерну и подвал моего отца. Детям вниз заходить не разрешалось, только женам, одной за другой, по очереди, чтобы каждая получила свое. И знаете, что поразительно? Неделей бы раньше — и он сидел бы там, у себя, в это самое время, занимаясь бог знает какой дерьмовой мерзостью онлайн.